Один из главных свидетелей нашей цивилизации – Язык. Сразу отметим, что языкознание – сравнительно молодая наука, возникшая не далее как в XIX веке, а профессиональная лингвистика вообще появилась только в XX веке.
Принимаемый большинством лингвистов подход к развитию языков современной европейской цивилизации заключается в том, что все они возводятся путем различных сопоставлений и реконструкций в итоге к некоему единому индоевропейскому праязыку. Тем самым, выстраивается языковое дерево, исходя из живых и отмерших веток, с попыткой восстановить общий корень, скрытый в толще веков.
При этом причины, вызывающие то или иное разветвление языкового Древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. Иногда даже указывают не только время, но и место, откуда началось разделение индоевропейского праязыка - Беловежская Пуща в Белоруссии.
Другая точка зрения, развитая, в основном, итальянскими лингвистами, заключается в постулировании нескольких исходных языковых центров и самостоятельно развивающихся языковых «кустарников». В качестве примера приведем диаметрально противоположные взгляды приверженцев двух упомянутых теорий на происхождение балтийской группы языков, к которым в настоящее время принадлежат литовский и латышский языки.
Сторонники единого (ностратического) языка, считают балтийские языки наиболее архаичными, сохраняющими наибольшее родство с индоевропейским праязыком. Противоположная точка зрения рассматривает их как маргинальные, возникшие на северной границе взаимодействия двух самостоятельных западной (европейской) и восточной (евроазиатской) языковых семей.
Интересно отметить, что при таком подходе на южной границе между этими условными языковыми семьями в качестве такого же маргинального языка оказывается греческий язык. Однако между греческим и балтийскими языками существует принципиальная разница: современный греческий язык действительно представляет собой маргинальный, в значительной мере обособленный язык.
Напротив, балтийские языки сохраняют и общий лексический фонд, и прямые фонетические соответствия как со славянскими, так и с германскими языкам. Но необходимо отметить, что и в греческом языке многие «древнегреческие» корни, как свидетельствует Словарь, являются не просто общеиндоевропейскими, а именно балто-славянскими.
Предлагаемый Словарь составлен на основе дву- и многоязычных академических словарей, изданных в разных странах в XX в., а также факсимильных изданий словарей XVII-XIX вв., русских этимологических словарей М. Фасмера и П. Черныха, английского OED, французского Le Petit Robert и т. п., следуя методологии, разработанной Э.Бенвенистом.
Раздел языкознания – этимология - занимается исследованием происхождения слов, составляющих лексику – словарный запас языка. Придерживаясь традиционной хронологии, этимология является, по сути, эвристической наукой, и в этом смысле ее можно сравнить с археологией, поскольку единственным надежным критерием является письменная фиксация слова. При этом лингвисты, конечно же, руководствуются прежде всего здравым смыслом и действуют методом сравнения.
Однако датировка «древних» письменных памятников, не имеющих собственной даты записи – вещь сама по себе весьма непростая, и может приводить к серьезным ошибкам не только в хронологии, но и в языкознании. Достаточно упомянуть, что криминалистика для датировки даже современных письменных источников не только использует целый комплекс инструментальных методов, но и опирается при этом на статистически обоснованную и независимо датированную базу данных для сравнения документов. Для древних же письменных источников такая база данных просто отсутствует.
В 50-х годах ХХ века М. Сводеш разработал новое направление в лингвистике – глоттохронологию. Глоттохронология – это область сравнительно-исторического языкознания, занимающаяся выявлением скорости языковых изменений и определением на этом основании времени разделения родственных языков и степени близости между ними. Такие исследования проводятся на основе статистического анализа словаря (лексикостатистика).
При этом предполагается, что глоттохронологический метод применительно к относительно недавно (в пределах Новой Эры) разошедшимся языкам дает систематическую ошибку в сторону приближения к нашему времени. Однако, применительно к разделению праславянского языка глоттохронологические вычисления дают довольно устойчивую границу – XII век.
С другой стороны, ареалы «балтийского» и «славянского» языков в Восточной Европе по данным топонимики (названия мест) и гидронимики (названия водоемов) в XI веке по традиционной хронологии практически совпадают. Это еще одно свидетельством в пользу существования балто-славянской языковой общности по состоянию, по крайней мере, на XI век. При этом практически все лингвисты, за исключением, пожалуй, чешского ученого В. Махека, считают германские языки отделившимися от балто-славянских по крайней мере на тысячелетие раньше. Это принципиальная лингвистическая ошибка, порожденная традиционной хронологией.
Вышедшая в 1984 г. монография С. Билбии («Староевропски език и писмо етрураца», на сербском языке) убедительно доказывает, что, во-первых, на всей территории Европы существовал общеевропейский язык еще и во времена этрусков, и, во-вторых, этот язык был, по сути, праславянским (иначе: словенским, венетским). К таким же выводам независимо пришли и словенские ученые: М. Бор, Й. Шавли и И. Томажич (см., например, Й. Шавли. Венеты: наши давние предки. М., 2003).
Ниже будет показано, что, во-первых, во всех европейских языках происходили одни и те же фонетические процессы, причем одновременно, и, во-вторых, что их общий лексический фонд, (без учета финно-угорских и тюркских заимствований), и на сегодня содержит более 1000 ключевых слов, принадлежащих примерно к 250 общим корневым группам.
Словарный запас на основе этих корневых групп охватывает практически все необходимые для полноценного общения понятия, включая, в частности, все глаголы действия и состояния, в том числе и т. н. «неправильные» глаголы (иначе – глаголы сильного спряжения). В Словаре находит свое место, в частности, подавляющее большинство общеславянских слов, традиционно относимых к этимологически трудным или неясным. Здесь же естественным образом определяется и место практически всех слов т.н. нецензурной лексики русского языка.

2. В нос иль не в нос – вот в чем вопрос…

«Как наречь младенца-инородца?» - задал вопрос в старинном анекдоте молодой батюшка своему старшему благочинному собрату. Тот ответил: «Нарекай, брат мой, либо по созвучию – скажем, Гирша – Григорием, либо по сосмыслию: то бишь, Сруля – Акакием…».
Этимологи, в отличие от персонажей этого анекдота, сравнивают слова разных языков на предмет выяснения степени их родства «и по созвучию, и по сосмыслию». Созвучие, т.е. фонетическое соответствие, однокоренных слов в разных языках, воспринимаемое на слух и фиксируемое письменно, является одним из необходимых условий для решения вопроса о степени родства сравниваемых языков. Здесь, безусловно, определенную роль играют долгота, интонация и ударение, но главное качество звука определяется речевым аппаратом человека – т.е. тем, как образуется звук.
Рассмотрим, для начала, гласные звуки. Они классифицируются, прежде всего, по степени открытости. Произнесите на одном дыхании а-о-у-и – здесь наиболее открытый звук «а» последовательно переходит в наиболее закрытый (узкий) «и». При этом «закрытие» звука в последовательности а-о-у происходит одновременно с округлением губ. Если так же произнести а-э-е-и, то здесь «закрытие» звука в последовательности э-е-и связано с усилением напряжения языка и соответствующим сужением звука. Изменение качества звука пре переходах а-э или а-ы связаны не только с сужением звука, но и с изменением напряженности лицевых мышц.
Изменение напряжения определенных групп мышц, связанное с образованием нового звука, называется артикуляцией. Из физиологии известно, что чем выше темп речи, тем сильнее артикуляция «опаздывает» - мысль как бы «забегает вперед», и речевой аппарат готовится к следующему звуку, не успевая зафиксировать предыдущий. Отсюда и выпадение промежуточных согласных (например, в просторечии произносится «скоко» вместо «сколько» и т.п.), и «проглатывание» окончаний, сужение и укорачивание ударных гласных, и сильное ослабление (редукция) безударных гласных.
Эти процессы присущи любому живому языку, они происходили, происходят, и будут происходить всегда, пока существует живая речь. И более всего темп речи влияет на качество гласных. Поэтому гласные звуки наиболее уязвимы для полноценной передачи и восприятия на слух корневых лексических различий.
В русском языке, например, колебания корневого гласного наблюдаются в корнях типа рас(ту)/рос(т). В этом случае изменение качества корневого гласного служит внутреннней флексией при образовании однокоренных слов – ср. также, например, англ. sing – петь, пою, sang - пел, sung – спел, певший, song – песня, русск. пёк - пеку, был – буду, вьюга – вихрь, брил – брею и т. д. Поэтому не случайно, что письменная фиксация гласных (огласовка) возникла только на новейшем этапе развития европейских языков с появлением азбуки, не ранее XI века. При этом становится вполне закономерной сокращённая форма записи слов (с пропуском большинства гласных) на раннем этапе азбучной письменности – для понимания текста во многих случаях было достаточно отразить на письме только согласные звуки слов и конечные гласные (включая Ъ), обозначавшие также и границу слова.
Анализ приводимого далее словаря, основанного на лексике пятнадцати языков, взятых в качестве достаточно представительной выборки, показывает, что придыхание, лабиализация (губное округление), умлаут (сужение) и аблаут (резкое изменение вокальной позиции) в европейских языках сами по себе не означали изменения корневой принадлежности. Это же касается и тона европейских гласных, который является неотъемлемым значимым признаком гласного в ряде других языков, например, в китайском и родственных ему языках.
Единственное качественное отличие гласных, которое практически почти удваивает количество общеевропейских корневых основ, это окраска, и, прежде всего, назализация, т.е. перекрытие носоглотки, вызывающее «гнусавое» произношение гласного. Мало кто обращает внимание на хорошо известный медикам-отоларингологам факт, что перекрытие носоглотки немедленно увеличивает интенсивность дыхания, вызывая одновременно и придыхание, и лабиализацию (губное округление), и сужение гласного.
Попробуйте зажать нос и воспроизвести фразу из детской книжки – «У бедя дасборг» вместо «У меня насморк», и сами почувствуете справедливость этого наблюдения. Заодно вы ощутите и существенное изменение качества всех согласных звуков.
С другой стороны, резкое округление губ при произнесении гласного звука вызывает резонанс носоглотки, т.е. частичную назализацию звука. Эти два рефлекторно взаимосвязанных процесса и дают эффект «окрашенного» гласного.
Естественно, в живом языке степень «окраски» гласного колеблется, однако этими колебаниями вполне можно пренебречь в тех случаях, если принадлежность к «окрашенной» (õ) или «неокрашенной» (ъ) корневой группе может быть определена независимо по области значений слов – т.е. семантически.
Например, “неокрашенный” корень (в)ъх в значении “точно определенный, быстро истекающий срок” дает русск. век, лит. veikti (“подвизаться”), русск. вечер, лит. vakaras “вечер”, англ. week “неделя”, нем. Woche, швед. veck, норв. uke, а «окрашенный» корень (в)õх со значением «запах, половое влечение, вонять, вязать» дает русск. вякнуть (“подать голос, привлечь внимание”), словен. vekаti “позвать, пожаловаться”, англ. wink “подмигнуть, привлечь внимание”, нем. winken, швед. vinka, норв. vinke. В нынешних однокоренных с ними русск. веко, лит. vokas “веко”, voka «крышка» носовой окраски нет, но достаточно привести однокоренные венец, венок, восходящие к тому же основному значению корня.
Следует еще раз подчеркнуть, что даже “окраска” корневого гласного не всегда является однозначно определяющим признаком корня, поскольку она не первична и зависит от смежных согласных.
Тем не менее, как видно из приведенного примера, “окраска” гласного может приводит к образованию самостоятельной корневой группы. При этом для правильного восприятия корневой основы на слух (с точки зрения передачи информации гласным звуком) необходимо определить, “окрашен” он или нет.
В пользу модели двухуровневой градации гласных свидетельствует и “телеграфный” язык. Известно, что при телеграфной передаче информации возможно сокращение текста без потери минимально необходимой информации не более чем на треть, что отражает 50%-ный уровень информационной избыточности любого языка, как следует из криптологических исследований.
Следовательно, модель “двух гласных” должна дать три типа корневых групп. Действительно, анализ Словаря показывает, что более 90% общего числа корневых групп составляют примерно поровну “окрашенные” и “неокрашенные”, а остальные группы безразличны к окраске гласного. Естественно, что корневая группа может быть безразлична к окраске гласного только в том случае, если для передачи смысла достаточно определенного сочетания согласных.
При этом речь идет о единственном корневом гласном. Почему это так, будет показано в следующей главе.

3. Как не заблудиться в трех слогах

Для обеспечения максимальной информативности слова при восприятии на слух согласные звуки должны гармонировать друг с другом.
Заметим, что за вычетом группы носовых (м, н), определяющих окраску гласных, существует всего четыре группы согласных, качественно различающихся в интервокальной позиции – т.е. в зависимости от соседних звуков, а именно: 1) губные (б, п, в, ф), 2) альвеолярно-зубные (д,т, англ. th, исп. z, греч. δ, θ) сюда же относятся сложные согласные типа русских ц,ч), 3) сонорные (л, р) и 4) щелевые (с, з, ш, ж, х, й, h, мягкое (палатальное) «г» типа украинского г, греческого γ).
Взрывные (г, к,) образуемые резким смыканием гортани, в интервокальной позиции неустойчивы по артикуляционным причинам, рассмотренным выше, поэтому они не образуют самостоятельной группы корневых согласных, а включены в группу щелевых. Это, кстати, отражение процесса отпадения придыхания согласных, который качественно разделяет индоевропейскую и индоиранскую языковые семьи.
Для максимальной слуховой информативности (и во избежание ненужной аллитерации, в частности) в корне, как наиболее консервативной части информации, не может быть представителей всех четырех групп. Ведь корнем не исчерпывается состав слова, и для образования разного сорта формантов -аффиксов, к которым, например, относятся приставки, и флексий (падежных окончаний и т.п) - рядом с корнем должен находиться по крайней мере один звук, не принадлежащий ни к одной из групп, уже задействованных в самом корне слова.
Это может быть сформулировано как принцип максимальной контрастности корневых согласных. Из этого принципа и вытекают важнейшие следствия:
1) Корневая основа слова принципиально не может содержать более трех согласных, причем если их три, то они принадлежат к разным интервокальным группам (например, стър, блъд и.т. п.)
2) Если присоединенный к трехсогласному корню формант приводит к образованию нового корня, то один из прежних корневых согласных становится неустойчивым (например, воробей, укр. горобець, лит. žvirblis, латыш. zvipuris, англ. sparrow, нем. Sperling, швед. sparv, норв. spurv, польск. wrobel, далее, англ. warbler “певчая птица” - свербеть – нем. Wirbel , англ. whirl (вихрь) – фр. écureuil («белка»), англ. squirrel - сверло, чеш. svrdlo , сюда же скворец и.т.д. )
3) Среди корневых основ, содержащих два согласных, существуют вырожденные, в которых оба согласных одинаковы, поскольку эффект аллитерации (взаимного усиления) двух корневых согласных только акцентирует внимание слушателя (например, корень лъл – ср. русск. лелеять, люли, люлька(ть), болг. лелям, лелея, серб. лелиjати, лељати, чеш. lulati, lilati, польск. lulać, лит. leliuoti , англ. lull, нем. lullen, швед. lulla - “баюкать”; англ. lullaby, lilt – “колыбельная”; ляля – швед. lullen (lullan), англ. loll “малыш” и.т.д., ср. также мама, папа). При этом любой смежный с корнем (формантный) согласный в словах данной корневой группы, естественно, не принадлежит к той же группе.
Из вышесказанного, в частности, и следует, что в корневой основе имеет значение только один гласный звук (ъ или õ), находящийся под ударением, поскольку качество возможного второго звука не несет дополнительной информации о принадлежности слова к данной корневой группе – он может быть только формантным.
Еще один принцип, объединяющий европейские языки – принцип открытого слога, т.е. изначального строение слога по схеме СГ: согласный + гласный. Полногласие в восточнославянских языках (борода, молоко) является отражением именно этого изначального принципа, а не вторично, как это обычно представляют.
Действительно, при увеличении темпа речи реализуется следующая схема: редукция (сокращение) безударного гласного в исходном открытом слоге – образование закрытого слога и появление смежных согласных – выпадение по крайней мере одного из смежных согласных – образование нового открытого слога - … Отметим, что сонорные р и л, которые при редукции гласных способны выполнять их роль, могут и не выпадать, а стать слогообразующими: например, в англ. ta-ble, где конечный гласный звук полностью редуцирован и не произносится.
Другая сторона этого процесса – образование дифтонгов или «долгих» (удвоенных) гласных при выпадении промежуточного согласного. Это отражается письменной фиксацией смежных гласных, одна из которых, в свою очередь, оказывается безударной и далее редуцируется.
Этот процесс бесконечен, и лучше всего иллюстрирован консервативной английской орфографией: ср., например, англ. rain и норв. regn, нем. Regen «дождь» при однокоренных русских извергнуть, рыгнуть, ит. versare, фр. verser «лить, пролить, вылить».
В приведенном примере появление начального (т.н. протетического) «в» также отражает принцип открытого слога, поскольку начальный гласный общего корня ър(õ)г представляет собой вырожденный слог, состоящий только из гласного, а огубление начального гласного с последующим появлением «в» снимает такое вырождение. Фонетической альтернативой этому является полная редукция начального гласного (ъ): ср. англ. wrong «ошибочный» и русское отвергнуть, причем начальное английское w пишется, но не произносится.
И, наконец, последнее следствие: любой корень европейского слова содержит максимум три слога (по максимально возможному числу определяющих слово согласных).

4. И свеи, и швабы – все это свои

Рассмотрим систему фонетических соответствий в различных современных языках - наследниках языковой общности XI века.
Начальный согласный «б» в балтийских и славянских языках, в основном, передается аналогичным звуком b в германских языках: ср., например, русск. блеклый, англ. bleak, нем. Bleiche, швед. blek. Редкие исключения в славянских языках связаны с ассимиляцией «б» последующим глухим согласным: например, ср. русск. пчела , болг. бчела, чеш. včela, лит. bite, нем. Biene, англ. bee, а также beetle (жук), русск. букашка, или с потерей придыхания и частичным оглушением, в частности, перед l из-за его веляризации (нёбного смягчения) – русск. болото, чеш. blato, лит. bala, швед. blöt, англ. blot “грязь” при русск. полынья, англ. pool “лужа”, нем. Pfuhl, швед. pöl, (ср. также ит. paluda “болото”).
Немецкое pf отражает процесс дальнейшего ослабления взрывного звука, в конечном счете, приводящего к появлению начального f, которого не было в исходных корневых основах: русск. блоха, польск. pchła, англ. flea, нем. Floh. Начальное b может оглушаться не только перед l, но и перед r: брать, ит. prendere, фр. prendre; брат, ит. fratero, фр. frère; борозда, англ. furrow, нем. Furche, швед. fåra, норв. fure. В ряде случаев в этих языках существуют и фонетические параллели b – p: благо, фр. plair “доставлять удовольствие” и blaser “пресыщать”, а также b – f: ит., фр., англ. bile «жёлчь», ит. fiele, фр. fiel, исп. hiel; ср. также блевать и греч. βλενα “слизь”;
В интервокальной позиции русскому «б» соответствуют звуки той же группы - b, р, v (w), f, например, русск. ребро, англ. rib, нем. Rippe, швед. rev(ben); русск. любить, англ. love, нем. lieben, швед. ljuvlig и т. д. После первоначально носового гласного, перешедшего в “m”, “b’ может быть ассимилировано в “m” ввиду артикуляционной близости, например русск. дыб (большой палец), англ. thumb, (b не произносится!), нем. Daumen, швед. tumme.
Начальный “п” в балтийских и славянских языках имеет два ряда соответствий в германских языках: п = p (pf) и п = f, например, русск. пята, англ. foot и pad, нем. Fuss и Pfote, швед. fot. Это, опять-таки, связано с потерей первоначального придыхательного характера “п”, который сохраняется до сих пор в некоторых русских и литовских говорах (например, говорят (п)фряник вместо пряник). В интервокальной позиции соответствия такие же, как и для “б”.
В романских языках (и греческом) ослабление начального придыхательного “п” выражено ещё сильнее, вплоть до полной вокализации: пырнуть, ит. ferire, исп. herir (h немое).
Еще более яркий пример: плакать, ит. piangere, фр. pleurer, исп. llorar, порт. chorar (корень плõг). Здесь на ослабление исходного “п” накладывается и веляризация (смягчение) “л”, и вокализация последующего палатального “г”. Во французском слове сохраняется pl, но частично вокализуется g, давая картавое “язычковое” r. В итальянском из-за преобладания веляризации l вокализуется до i ( = j, й), а взрывное g переходит в аффрикату (дж).
В испанском, напротив, вокализуется начальное p (ll = lj), поскольку в этом языке веляризация l выражена гораздо слабее, а в португальском одновременно ослаблены и p, и l, что приводит к образованию начального ch (= мягкое ч, хь). При этом в двух последних языках g также вокализовано, а его место занимает аналог раскатистого русского «р», заменивший язычковый французский вариант.
При вокализации последующего согласного возможно и озвончение начального p до b: ит. bere, фр. boir, исп., порт. beber при русск. пить, греч. πίνω и англ. pour «лить». В интервокальной позиции русскому «п» чаще всего соответствуют ит. p , исп., порт. b и фр. v: отпереть, ит. aprire «открыть», фр. ouvrir, исп., порт. abrir, ср. также греч. αβερτος «открытый», ит. aperto. Во французском языке интервокальное p может вообще выпадать: тёплый, ит. tiepido, фр. tiède, англ. tepid. В румынском языке после s «v» оглушено до f: рум. sfat, русск. совет.
Начальный “в” во всех языках рассматриваемой общности является протетическим – т.е. возникшим при огублении (лабиализации) первоначально гласного. Здесь наблюдается однозначное соответствие русск., болг., серб. “в” – польск., англ. нем. “w”, хорв., словен., чеш., лит., швед., ит., фр., исп., порт. “v”. В норвежском языке – v, u.
Консервативная орфография современного английского языка, практически не изменившаяся с XVI века, сохранила для нас сразу несколько свидетельств неудовлетворительности традиционной хронологии.
Во-первых в начале исконно-английских (т.е. общих с балто-славянскими) слов звучал и звучит звук “w” (краткое неслоговое “у”), а не “v”, и пишется именно w, а в романских языках этого звука в начале слова не было и нет. Зато этот звук прекрасно сохранился в славянских языках – украинском, белорусском и одном из лужицких.
Во-вторых, латинская буква “V” – позднесредневекового происхождения (устойчиво пишется не ранее XVII века), причем по совершенно иной причине – из-за поздней диссимиляции романских b и v, которая еще не закончилась в современном испанском языке. Поэтому все английские слова с начальным v латинизированы, причем не ранее XVI века.
В интервокальной позиции балто-славянское «в» образовалось либо через неслоговое у, т.е. из окрашенного гласного, либо после вокализации интервокального г (х): ср. русское его (произносится ево), ср. также ковать, англ. hew “рубить, сечь”, нем. hauen (hieb) швед. hugga, норв. hogge, hakke; фр. houe «мотыга», cognée «топор».
В германских языках русскому интервокальному «в» соответствуют звуки той же группы – b, v, w, p(f), f: ловить, ловкий, облава, болг. ловя, серб. ловити, чеш. loviti, польск. łowić, лит. lavyti, lavus, англ. lope, нем. laufen, швед. löpa. В корневых сочетаниях типа гв-, дв-, хв- звук “в” также вторичен, поскольку образовался из “окрашенного” гласного: ссора, свара, ит., исп., порт. guerra “война”, фр. guerre, англ. war; тварь, англ. dwarf «карлик, урод», нем. Zwerg.
Начальному балто-славянскому “д” в германских языках соответствуют звуки той же группы: англ. d, t, th, нем., швед., норв. d, t: ср., например, русск. дежа (квашня, тесто), англ. dough, нем. Teig, швед. deg; русск. дратва (крепкая нить), англ. thread, нем. Draht, швед. tråd. Здесь опять наблюдается два ряда соответствия из-за потери первоначального придыхания (dh). В интервокальной позиции к этому добавляется еще один ряд соответствий, производный от оглушенного «д» («т»), например, вода, англ. water, нем. Wasser, швед. vatt.
Начальное балто-славянское «т» отражается в современных германских языках звуками той же группы: русск. тешить, англ. tease, нем. täuschen, швед. tjusa; русск. тяжелый, англ. tough, нем. zäh, швед. tung; русск. тонкий, англ. thin, нем. dünn, швед. tunn; русск. таять, англ. thaw, нем. tauen, швед. töa.
Здесь снова проявляется первоначально придыхательный характер части звуков, которые дали ряд соответствий русск. «т» = англ. «th» = нем. «d» = швед., норв. «t». Ряд, содержащий немецкое «z», отражает первоначальную мягкость (йотирование) согласных, наиболее полно сохранившуюся в польском языке, и совершенно отсутствующую в болгарском и английском (см. Комментарии к карте). Перед окрашенным гласным в германских языках возможно колебание d – st: тепло, топить, нем. Dampf “пар”, англ. steam, норв. stim при dampe “выпускать пар” (корень тõп).
В русском языке процесс смягчения согласных в новых заимствованиях продолжается и сейчас (например, телевизор, телекс с мягким «т»). Для интервокальной позиции «т» характерны те же закономерности, что и для «д» (см. выше).
Звуки группы (л, р) передаются совершенно аналогично в славянских, балтийских и германских языках в любой позиции. В романских языках l сильно веляризовано, поэтому только в них наблюдается смешение l – r, особенно ярко это проявляется в португальском языке: белый, ит. bianco, фр. blanc(he), исп. blanco, порт. branco, а также в румынском в интервокальной позиции, например: sare = соль. Во французском и том же португальском l может быть полностью вокализовано в конце слова или перед носовым: воля, ит. voglia, volentà, фр. vœu, исп. voluntad, порт. vontade, ср. также англ. will, греч. βουλι.
Носовые согласные «м» и «н» по способу образования являются назализованными вариантами, соответственно, «б» и «д» и передаются во всех рассматриваемых языках практически одинаково: ср. русск. молоко, англ. milk, нем. Milch, швед. mjölk; русск. нагой, англ. naked, нем. naken, швед. nackt. Однако, часть этих согласных в современных языках отражает результат диссимиляции «окрашенного» гласного õ, поскольку в большинстве современных европейских языков носовых гласных нет. В германских языках перед взрывными g, k бывший «окрашенный» гласный перешел в задненебный носовой согласный ŋ (носовое г).
В современном русском языке, например, первоначальный носовой гласный в корне большей частью передается буквами «я» и «у» в зависимости от вокальной позиции: русск. (с)тягивать, англ. tangle, tongs, нем. Zange, швед. täng(e); русск. луг, лог, англ. lea, lawn, нем. lenge, швед. låg(land), lund.
Часто используемые как доказательство носового или неносового произношения гласного церковнославянские источники не могут быть признаны в качестве однозначного критерия, прежде всего потому, что «древнеболгарский» вариант праславянского языка, положенный в основу искусственно созданного церковнославянского, к тому времени практически уже утратил назализацию.
Отсюда и путаница в передаче носового õ и неносовых «о», «у» буквой «юс», возникшая в XIII -XIV вв. Отсюда и т. н. «вторичная назализация» в позднем средневековье. Это привело к тому, что даже Митрополит Московский Макарий, один из образованнейших людей своего времени, в середине XVI (!) века в титульной подписи «Митрополит Всея России» в слове Россия писал вместо «о» именно юс («большой»), хотя носовых гласных в русском языке по традиционной хронологии уже давным-давно не должно было бы быть - тем более в слове Россия!
Наиболее разнообразные фонетические соответствия наблюдаются в группе щелевых согласных, получившихся из изначальных х и щелевого («мягкого») г, а также из их взрывных вариантов к и г (kh, gh). Произнесите мягкое “хь”, постепепенно усиливая напряжение языка - вы получите ряд х – ш – (щ) – ч – ц - с. Теперь произнесите то же самое с голосом – получается ряд й – ж – (дж) – (дз) - з. К этим рядам добавляются еще, соответственно, и взрывные “к” и “г”.
Неустойчивость начального г (взрывное или щелевое) проявляется и сегодня в русском языке под влиянием украинского. В чешском языке существуют оба звука, передаваемые, соответственно, буквами g и h, но все слова с g – новейшие заимствования. В немецком языке изначальное “г” наиболее устойчиво и сохраняет взрывной характер, однако существуют два варианта глухого щелевого “х” и “хь”, причем в говорах первый часто переходит во взрывное “к” (например, берлинское “ick” вместо “ich”), а второй – в звук, близкий к “ш” и даже “ч” – например, слово durch произносится почти по-английски. В английском же языке проявляется прямо противоположная тенденция: частичная потеря взрывного характера – ср. lunch нередко произносится в русской транскрипции “ланш”, вместо “ланч”, change –“чейнж” вместо “чейндж” и.т.п.
Это еще одно доказательство одновременности и однотипности процессов, происходивших и происходящих в рассматриваемых языках.
Рассмотрим сначала группу звонких щелевых. Во всех балто-славяно-германских языках можно найти проявление устойчивости передачи начального взрывного «г», например, русск. годить(ся), годный, англ. good, нем. gut, швед. gott и неустойчивости щелевого мягкого (палатального) «г», приводящую к реализации ряда «й - г- (д)ж- (д)з»: русск. желтый, англ. yellow, нем. gelb, швед. gul, русск. зиять, зевать, англ. yawn, нем. gähnen и т. д.
Отметим, что русским начальным ж, з и англ. y в немецком языке всегда соответсвует начальное “g” перед гласным.
В интервокальной позиции щелевое “г” вокализовалось (исчезло) полностью в английском и норвежском языках, частично в немецком и шведском, с образованием удлиненных или сдвоенных гласных – дифтонгов, но сохранилось в славянских языках – ср. русск. богатство, англ. boot(y), нем. Beute, швед. byte.
Еще разнообразнее процессы, связанные с неустойчивостью начального глухого щелевого “х”. В XI веке в романских языках начального «х» уже не было, оно либо вокализовалось, что формально на письме отражается немым h во французском, португальском и испанском языках, либо перешло в es, с дальнейшим выпадением s во французском (начальное é). Своеобразные изменения произошли в румынском языке: перед t исходное «х» передается p даже в том случае, если их разделяет гласный: например, рум. patru, фр. quatre, лит. keturi, русск. четыре; рум. opt, ит. otto, нем. acht, серб. осам, русск. восемь. В конце слова «х» перешло в f.
Это произошло под явным воздействием «иудеоэллинского» (прибрежно-средиземноморского) языка, поскольку «праславянское» и «иудеоэллинское» «х» относятся к совершенно различным корням. В связи с этим начальное «х» потеряло информативность и в ряде случаев полностью исчезло и в германских языках: ср. русск. хлеб, англ. loaf, нем. Laib. В некоторых случаях оно частично ослабилось до «h», например, холм, англ. hill, нем. Holm; англ. holm, швед. holmе –“островок”, но швед. kulle – «холм».
В большинстве же случаев эволюция первоначального «х» привела к реализации ряда – (х) – ш – (ц) – с – (с)к – (щ) – ч: ср., например, русск. щит, защита, а также скит (отдельное прибежище), англ. shut, нем. Hut и Schutz, швед. skydd, англ. hut “хата, прибежище”, швед. hytt – «отдельное помещение, каморка».
Из приведенного примера видно, что в современных германских, как и в славянских языках, существуют параллельно ряды однокоренных слов, ( в данном примере, ск-/щ- = h-/ sk-, sh, sch), происходящих от начального «х». Шипящие совершенно отсутствуют в голландском (например, sch = сх) и греческом языках.
В английском языке изначальное “х” иногда передается на письме буквосочетанием wh: русск. целый, англ. whole, нем. heil, но русск. целить, англ. hеаl, нем. heilen; русск. колесо, англ. wheel, швед. hjul.
Вообще говоря, все слова с начальным «х» в русском языке традиционно считаются наиболее трудными для этимологии. В предлагаемой концепции эти слова занимают свое законное место.
Все лингвисты отмечают “неустойчивый” (“древний”) индоевропейский начальный звук “s” в большом числе корневых основ: ср. русск. короткий, краткий, англ. short и curt, нем. kurz, швед. skörd. Мнимая «древность» этого начального элемента связана с неустойчивостью изначальной приставки «хъ», которая, после перехода «х» в «с», сохранила первоначальный смысл обозначения завершенности действия (перфект): ср. пел – спел, рубить – срубить и т.д. Приставка «s» и сегодня есть не только в балто-славянских, но и в итальянском языке. Следы приставочного характера начального s можно обнаружить и в германских языках: ср. англ. melt (плавить), но smelt (смальта = сплав). Другая современная форма той же приставки - ис- (из- перед гласным или звонким согласным), в латинизированом варианте ex- (экс-).
Здесь видно, что для неустойчивых щелевых согласных характерна легкость взаимных переходов звонкий – глухой: ср. также русск. голый при англ. callow, нем. kahl, швед. kal; русск. искать, сыск, укр. шукати, англ. keek и seek, швед. kika при нем. gucken и suchen.
Из сказанного выше следует, что в XIII-XV вв. в европейском языке шел интенсивный процесс диссимиляции (разделения) неустойчивых г, х, одним из результатов которого было появление шипящих согласных (в том числе и взрывных - аффрикат) ш, ч, ц и.т.п.
Этот процесс, по всей вероятности, имел под собой естественную причину, а именно: существенное похолодание климата в Европе, и ближайшее к нам по времени наступление ледника. Попробуйте-ка поговорить на тридцатиградусном морозе – вы будете стремиться поменьше и пореже открывать рот, иначе у вас тут же “сядут” связки. При этом все гласные будут сужаться, а г, к, х – палатализоваться.
Наступление ледника вызвало и резкое уменьшение растительной пищи и недостаток витамина С, который, как теперь известно, вызывает цингу – скорбут. Это одна из самых распространенных средневековых болезней. При цинге, как известно, распухают и кровоточат десны и выпадают зубы. И то, и другое опять-таки приводит к шепелявости - “шипящему” произношению.
Отметим, что к тому же результату приводила жара и связанная с ней засуха, которые одновременно с ледником наступали с юга, из Средней Азии, из-за резкого усиления континентальности климата.
Эти климатические изменения вынуждали и германские, и славянские, и угорские и тюркские племена мигрировать в поисках более пригодных для жилья мест. Там, где сохранялся относительно мягкий климат, в миграции необходимости не было – например, для обитателей Британских островов и части морского побережья Северной Европы, включая территорию современной Литвы, из-за влияния теплого Гольфстрима.

5. Учиться, учиться… и ни чему не научиться? Зри в корень!

Здесь уместно поговорить и о некоторых лингвистических «чудесах». К таким «чудесам» относятся т.н. «корневые перестановки». Например, всерьёз считают что русские пеку и копоть – однокоренные слова, получившиеся при перестановке корневых согласных «п» и «к», то же в отношении бегу – огибаю, русск. курить – лит. rukiti, нем. rauchen, и.т.п. При этом приводят в параллель русское тарелка – позднее заимствование, скорее всего, из шведского tallrik. При этом стыдливо подразумевается, что это произошло из-за российской малограмотности и влияния простонародной речи.
Зачем же унижать свой народ, господа лингвисты? При заимствовании язык, естественно, избегает неудобных буквосочетаний, сохраняя внутреннюю гармонию. Заимствованная «тарелка» как раз и является одним из таких случаев, ибо в европейских (как и в современных славянских) корневых основах изначально не могли одновременно присутствовать сонорные согласные «л» и «р». В германских языках такие корневые основы появились только под влиянием латинизации : ср. англ learn, нем. lehren, lehrnen, швед. lära - “учить(ся)”, после закономерной вокализации “g” из латинского legare, которое само по себе имеет исходный корень лъг – ср. русск. излагать, уложение. (От