"... Я рад сообщить тебе, что уже не раз упомянутые в этих письмах мои работы "Строение вещества", "Основы качественного физико-математического анализа" и "Законы сопротивления упругой среды движущимся в ней телам" переданы этой весной после двухлетних затруднений тому же самому профессору <Д.П. Коновалову, от которого я и получил их обратно в нераспечатанном виде, после моего освобождения, совершившегося через три месяца после отправки этого моего письма - позднейшее прим. Н.М.>, который рассматривал четыре года тому назад мою прежнюю работу - "Периодические системы". В следующем письме, зимой, вы, может быть, получите от меня и сообщение о результатах.

В этом же году я написал новую книгу по высшей математике, где даётся дальнейшее развие вопросам, поднятым ещё в первую половину XIX столетия гениальным английским математиком Гамильтоном, основателем так называемой "векториальной алгебры" и метода "кватернионов". Вот этому-то самому предмету и посвящена только что законченная мною теперь работа "Аллотропические сосотояния и метаморфозы алгебраических величин" <Она издана в конце 1908 г. товариществом "Общественная польза" под названием "Начала векториальной алгебры в их генезисе из чистой математики", так как первоначальное название показалось мало понятным - позднейшее прим. Н.М.>, где аллотропическими состояниями величин называются такие случаи, когда они принимают вид комплексных и им подобных выражений, считавшихся в старые времена "мнимыми", но реальность которых была указана ещё Гамильтоном.

Знаю, дорогая моя Верочка, что от этого определения у тебя останется только звон в ушах, но уж прости меня: ничего другого тут дать невозможно. Таков предмет, всё это сочинение (составляющее 26-й том моих работ и черновых набросков) переполнилось математическими формулами, графиками и вычислениями. В нём только четыреста с небольшим страниц, но, для того чтобы написать их в этом окончательном виде, пришлось исписать различными подготовительными вычислениями по крайней мере вчетверо больше бумаги, а потом лишь резюмировать их окончательные результаты. Некоторые вычисления приходилось делать подряд несколько дней и исписать цифрами и преобразованиями страниц по двадцати бумаги, а потом свести всё на одну страницу, и голова у меня под конец подобных утомительных операций готова была лопнуть, а бросить посредине и отдохнуть было нельзя, чтобы не потерять связи начала вычислений с их концом. Раз дошёл даже до такого отупения, что стал, наконец, путать таблицу умножения и, получив нелепый результат, нашёл при проверке, что в одном месте я сосчитал пятью пять - сорок пять, вследствие чего написал и посылаю теперь для моих маленьких племянников и племянниц следующее стихотворение:

Жил поэт
До ста лет;
Он играл на лире:
Пятью пять -
Двадцать пять,
Дважды два - четыре.
Так поэт
Жил сто лет
И почил он в мире...
Пятью пять -
Двадцать пять,
Дважды два - четыре.

Из нескольких строк, милый Петя, в которых ты сообщил мне твои мысли о причинах тяготения, я не мог вполне отчётливо выяснить себе твою идею. Повидимому, ты сводишь всемирное тяготение на действие остаточных электромагнитных сил, к которым, по новейшим представлениям, сводится химическое сродство атомов вещества, так как эти мельчайшие частички в природе, действтельно, притягивают друг друга, как ты и говоришь, подобно тому как северный полюс одного магнита притягивает южный полюс другого и наоборот. Отсюда, конечно, возможно предположить, что остаточные силы этих химических воздействий при больших скоплениях вещества могут простираться и на огромные расстояния, если притягательные магнитные силы противоположных полюсов у небесных светил не уравновешиваются отталкивательными силами их однородных полюсов. Но будет ли это, в сущности, объяснением тяготения? Одно неизвестное здесь только заменяется другим, а самый механизм явления попрежнему остаётся в тумане.

Вот почему те взгляды, которые уже высказывались некоторыми астронамами, вроде Секки и других, являются для меня более понятными, так как сводят дело к простым толчкам частиц окружающей среды, упругость которой возрастает по мере удаления от центра небесных светил хотя бы по причине излучения ими в окружающее пространство света и теплоты. Замечательно, что и сам Ньютон, как видно из одной его заметки, относящейся к 1675 году, старался найти механические причины тяготения в действиях всё наполняющего мирового эфира и говорит, между прочим, что солнце "для своего постоянного горения" должно поглощать из окружающих мировых пространств находящиеся в них газообразные вещества, и их постоянное течение к солнцу могло бы увлекать за собой и планеты, вызывая таким образом как будто притяжение между ними.

Конечно, с точки зрения современной астрономии этот взгляд давно сделался анахроничным, но заключающаяся внём идея чисто механического объяснения является единственной, которую приходится разрабатывать в настоящее время, даже и по отношению к действию магнитов друг на друга, из которых ты исходишь. Несомненно, что северный магнитный полюс одного небесного светила должен (как ты и допускаешь) в некоторой, хотя и чрезвычайно малой, степени притягивать южный магнитный полюс другого и отталкивать его северный полюс, но сейчас же является вопрос: почему же вообще магниты действуют друг на друга? В этом-то последнем объяснении и заключается весь вопрос.

А так как мы с тобой не можем решить его окончательно, то лучше перейдём к твоим домашним делам, тем более что устраиваемые у тебя любительские спектакли меня очень удивили. Я никак не мог представить себе, что в нашей глуши могут найтись актёры-любители, способные сыграть "Грозу" Островского, "Предложение" Чехова и другие пьесы, которые ты назвал. И всё это - в нашей большой зале, в которой мы когда-то играли в жмурки! Просто удивительно, как цивилизовалась провинция.

На присланной мне коллективной фотографии сидишь ты, милая Груша, такая худенькая, что первое моё пожелание тебе - это немного растолстеть! Недавно я тебя видел во сне и очень странным образом. Казалось, что как будто мамашины мечты сбылись, и я, действительно, живу в Борке' во флигеле. Заспавшись утром, вскакиваю с постели и вижу, что уже десять часов. Вот, думаю, опоздал к чаю и смотрю из восточного окна флигеля, не видно ли вас на балконе большого дома, за чаем. Но вижу только тебя одну да и то спиной ко мне. Я бросился одеваться и вдруг с ужасом вспомнил, что все двадцать шесть томов моих записок по физико-математическим наукам, всё, над чем трудился ежедневно пятнадцать лет, пропало где-то в дороге! Меня охватило такое отчаяние, что и сказать нельзя: все мои мечты принести какую-либо пользу науке пропали даром! Но сейчас же мне пришло в голову: да ведь это только сон!Не мог я никак попасть в этот флигель! И вот начинаю ломать себе голову, как бы мне отличить этот сон от действительности, и нет никаких средств убедиться, чтоя сплю. Наконец, просыпаюсь от волнения и вдруг вижу, что все мои сочинения стоят в целости у изголовья моей кровати.

Вообще я очень часто вижу себя во сне во всевозможных самых опасных положениях, но болшей частью нисколько не боюсь, так как отлично сознаю, что это - сон. Раз, например, попал в камышах в лапы к огромному тигру, но в тот самый момент, когда он уже хотел перекусить мне горло, я вдруг успокоился и сказал себе: "Не может он этого сделать, ведь это только во сне!" А тигр зарычал от ярости и ушёл.

Ты как-то спрашивала меня, что я теперь читаю? Да всё, как и прежде. Кроме научных сочинений по своей специальности, больше всего - иностранные романы. Давно перечитал все английские, какие были, некоторые по два раза и более. Недавно прочёл очень недурной фантастический роман Уэллса "Морская дама" и начал читать Дюма-отца "Le Vicomte de Bragelonne", но, прочитав шесть с половиной томов, бросил с досадой, не кончив полутора остальных. Во всяком романе для меня нужно кому-нибудь сочувствовать, а тут решительно некому: все действующие лица - не люди, а куклы, и на самых патетических местах вдруг начинаешь смеяться! Взял вместо него Жорж-Занд и немного успокоился, как будто из-за грубо намалёванных кулис попал на простор лугов и полей. Теперь читаю "Сузи" Шпильгагена, конечно, только в промежутках между своими физико-математическими работами и размышлениями, так как романы мне служат только отдыхом от них.

Вот уже кончается и лето. В моё окошко снова начала заглядывать с высоты жёлтая звезда Арктур, обычная для меня вестница близкой осени, и я каждый вечер обмениваюсь с ней приветом в ожидании других звёзд, поочерёдно посещающих меня в продолжение зимы, так как летом ничего не видно: заря во всю ночь. Скоро в уголке, где я вам пишу, будут лежать сугробы снега, и от зелёных растений, среди которых я теперь сижу, будут выглядывать из них только сухие поблекшие стебли.

Прощайте же, мои дорогие! Целую вас всех множество раз!

Ваш Николай Морозов.
<Это было последнее письмо. Через три месяца, 28 сентября 1905 года меня с товарищами увезли из Шлиссельбургской крепости>"
(6 августа 1905 г.)

К этим письмам есть несколько интересных примечаний:

1. М.Н. Тригони писал о начальном периоде их заточения: "Среди тишины, ничем не нарушаемой, справа слышались шаги бегающего, словно белка в колесе, Морозова" (Из воспоминаний об Алексеевском равелине, "Минувшие годы", №4, 1908, стр. 61).

2. "К моему счастию, я встретил в Морозове тоже любителя математики и астрономии <И.П. Ювачёв был до ареста морским офицером>... К сожалению, он настолько ослаб глазами, что временами совершенно не мог ни читать ни писать. Иногда он выносил книгу на прогулку и просил меня прочесть наиболее заинтересовавшие его страницы. А ведь был когда-то красивый, здоровый, краснощёкий юноша! Николай Александрович много мечтал по выходе из тюрьмы завести школу и отдать все свои силы, богатства и способности детям" (И.П. Ювачёв. Шлиссельбургская крепость. М., 1907, стр. 71 и сл.).

3. Рассказывая о посещении шлиссельбуржцев царскими сановниками, В.Н. Фигнер сообщает что именно жандармский генерал А.И. Пантелеев разрешил передать рукопись Н.А. "О строении вещества" для рассмотрения и отзыва профессору химии. Кроме разговора о рукописи, командир жандармского корпуса затронул и вопрос политический. "Вы боролись против самодержавия,- сказал он тоном победителя,- но это самодержавие теперь крепче, чем когда-либо". Морозов отвечал: "Пусть ваше мнение таково, но я остаюсь при убеждении, что только политическая свобода даст России возможность развиваться и процветать" (Соч., т. II, стр. 178).

4. В революционные дни 1905 г. опустевшая каторжная тюрьма Шлиссельбургской крепости была местом паломничества петербуржцев. Старый тюремный надзиратель водил посетителей вдоль камер, объяснял, где, кто и как сидел. О Н.А. он рассказывал: "Морозов сидел по-благородному, как мышка, не слыхать его. Заглянешь в глазок, а он либо пишет, либо так себе спокойно думает" ("Голос минувшего", №11, за 1915 г., с. 127).