Дабы пресечь напрашивающийся стёб (и что там бывает похлеще), хочу сказать следующее…
Меньше всего хотелось бы компрометировать НХ словесной тарабарщиной на основе нахождения удивительных созвучий, совпадений и т.п. Я никоим образом не настаиваю на «научности» ИНТУИТИВНО почувствованного мною соответствия. Тем не менее, я счел возможным заявить о нём с той хотя бы целью, чтобы поместить вопрос в фокус зрения тех, кто серьёзно занимается проблемой.
Возможно, я несколько сумбурно изложил мысли по теме (приходится для этого отвлекаться от неотложных дел). Настаивая на их актуальности для НХ, приведу объемную цитату из «Разоблачения Шекспира» (http://newchrono.ru/prcv/Publ/SHAKESPEAR/shakespear.htm):

«Имея в виду, что интересующая нас эпоха являлась эпохой создания ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ, как идеологического обоснования духовной диктатуры Рима, мы должны в таком случае не исключать и того, что этой имперской тенденции противопоставлялась другая. Сопротивление официальной доктрине происходило не только на историческом поле, но и на религиозном — речь шла о Библии, сюжеты которой были использованы Римом для «заполнения» хронологической шкалы, и в связи с этим — о трактовке «национальных» сюжетов, отобразившихся в этом поле.
Шекспировская эпоха была временем активного перевода Священного Писания на национальные языки — к началу XVII века существовало не менее 10 различных переводов Библии на английский язык! Видимо, они сильно отличались друг от друга и от назначенной на роль официального образца «Вульгаты» — назначение произошло в 1592 году.
Таким образом, произвольное (национальное) толкование библейских сюжетов было равносильно написанию альтернативной истории, в том числе и в светском ее варианте, которым активно занимался Ж.Скалигер («Исправление хронологии», 1583), а также ватиканские историки, создающие «краткие курсы» римской истории — бревиарии.
Это было сопротивление официальной церкви — имперской, римской, тиранической. Фрэнсис Бэкон говорил в связи с этим о Римской церкви, что она «под предлогом толкования Писания не останавливается перед добавлениями и изменениями, находит там то, чего нет, и под видом охраны старого вводит новое».
В свете подобных заявлений и выводов Дэвида Юма мы и должны более внимательно присмотреться к «драматургии», пренебрегающей театральными законами, — тем более что касается она «горячих» исторических сюжетов. Эти сюжеты описывали историю недавнюю, еще не застывшую в римских канонах — и, видимо, для пишущего (Шекспира) было важно утвердить в умах читателей (ибо лишь написанное сохраняется!) иную версию истории. Да и Гете, с которого мы начали, говорил о чем-то подобном применительно к Шекспиру: «мировая история, как бы по невидимой нити времени, шествует перед нашими глазами».
Для тех же, кто предпочитает думать, что ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ — не римский литературный суперпроект, а «научное знание», приведем цитату из книги Б. Г. Соколова «Гипертекст истории»: «...истории, как определенного рода описания и осмысления временного "путешествия" человечества вообще не было нигде, кроме довольно ограниченного по времени и пространству отрезка европейской культуры. То, что истории как таковой, а именно универсальной истории, не существовало, мы можем утверждать не только в отношении "истории" античности, но и в отношении любого другого культурного социума».
Приблизительно об этом же писал и Хосе Ортега-и-Гассет: рассуждая о Сервантесе, он утверждал, что «Шекспир в сравнении с Сервантесом выглядит идеологом» (они, Шекспир и Сервантес, даже умерли в один и тот же год!).
А поскольку идеология в XVI веке была собственно и сконструирована из исторических и религиозных смыслов, то нам не кажется излишним внимательно прислушаться к следующим словам Ортеги-и-Гассета: «У Шекспира непременно присутствует в качестве контрапункта рефлексии или коррелятора мысли почти невидимая линия связанных друг с другом концептов, служащих читателю опорой для понимания... череда понятий, помещенных на дальнем плане поэтического вдохновения, образует едва различимый транспарант, который тем не менее стремятся не выпускать из вида глаза читателя, продирающегося сквозь фантастический лес его поэзии. В большей или меньше степени Шекспир всегда сам объясняет себя».



ПЫ.СЫ. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».