Стр.33.
Много лет позднее, находясь совсем в другой обстановке, Аввакум с умиление вспоминал, как благодушный царь, наделяя духовных лиц яйцами на Пасхе, не забывал и про его малолетнего сына. И на Верху, в тереме царицы, знали Аввакума и заслушивались его поучений; к тому же, по его просьбе, Вонифатьев устроил двух его братьев на службе у одной из царевен, а одного Герасима, поместил священником при себе в дворцовой церкви. Собственную семью протопоп так же перевез со временем в Москву и окончательно устроился эдесь свои домом. Дом этот и в Москве носит тот же характер, что прежде в Лопатицах. Личная жизнь Аввакума и теперь оставалась тем же беспрерывным молитвенным подвигом, слабое понятие о котором может дать следующий пример. Ежедневно, после вечерни, поужинав и собираясь отходить ко сну, протопоп совершал “правило”, состоявшее из целого ряда молитв, сопровождаемых земными поклонами. Окончив это правило и потушив огонь, он вновь становился на молитву и уже впотьмах совершал – “300 поклонов, 600 молитв Iсусовых, до 100 Богородице”, жена его, молясь с ним вместе, полагала 200 поклонов и произносила 400 молитв. Строгий образ жизни, резкие поучения и в Москве создали Аввакуму репутацию священника строгой нравственности, и в результате к нему стали приводить на исцеление так называемых бесноватых , название, под которым обобщалось много различных болезней, начиная с острых растройств нервной системы и кончая сумасшествием. Иногда по несколько этих несчастных одновременно жило в доме протопопа, который лечил их молитвой и святой водой, а в экстренных случаях и “смирял” побоями. Но все эти занятия далеко не поглощали теперь всецело его времени и вскоре отступили даже на задний план перед более важными. Время переселения Аввакума в Москву как раз совпало с началом серьезного выступления Неронова и его приятелей на почве исправления церковной жизни.
Стр.34.
Собственно, уже самая рассылка некоторых членов кружка на протопопии в провинциальные города была своего рода попыткой пропаганды взглядов кружка, но эта попытка не имела большого успеха. Ее неудача не ослабила, однако же, энергии кружка и не подорвала его деятельности в Москве. Напротив, она, повидимому, лишь усилила его рвение к исправлению церковных неустройств и, в частности, чина церковной службы. Особенно резко выступал в этом случае Неронов: он не только сам служил единогласно, но и других всячески увещевал к тому же. Деятельную поддержку нашел он у Никона, который у себя в Новгороде завел единогласное служение и партесное пение и, приезжая в Москву со своими, выписанными из Киева певчими, служил в присутствии царя именно так, как этого требовали протопопы. За то против последних восстало низшее московское духовенство, которое увидело в единогласии новшество, нарушающее древний чин службы, а, следовательно, посягающее и на правоверие. Такое отождествление обряда с верой ярко выступило в страстных жалобах московских попов на Неронова. Один из наиболее ревностных защитников многогласия, не успев в своих доводах в его пользу предлагал для решения спора бросить жребий с Нероновым: “и буде его вера права, и он и все учнут петь и говорить”, как того требует Неронов. Не менее резкие нападки вызывал и вводившийся Нероновым со товарищи обычай говорить проповеди в церкви. “Заводите вы, ханжи, - говорили попы – ересь новую – единогласное пение и людей в церкви учите, а мы людей преж сего в церкви не учили, а учили их втайне”. Сам патриарх Иосиф, повидимому, впрочем, не столько по убеждению, сколько в силу личных отношений, был против действий протопопов, и лишь дружным усилием последних, поддержанных новгородским митрополитом и царем, удалось одержать победу в этом вопросе. В данном случае Неронов и его товарищи выступили, таким образом, на путь восстановления обрядовой чистоты церковнослужения, устраняя вошедшие в него с течением времени искажения.
Продолжение следует.