Н.А. Морозов "Азиатские Христы" (эта глава неокончена и содержит, по-моему, несколько опечаток, существенные из которых я поправил замечаниями в квадратных скобках):

Глава II
ВСЯКОЕ ПРОЗАИЧЕСКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ
НЕ ДРЕВНЕЕ ТОГО ВРЕМЕНИ,
КОГДА ОНО ВПЕРВЫЕ ЗАПИСАНО

О ком они рассказы пишут?
Где разговоры эти слышат?

Такими словами охарактеризовал в первой половине XIX века ту часть нашей тогдашней беллетристики, которая, не считаясь с психологическим состоянием тогдашнего общества, выводила на сцену небывалые типы и влагала им в уста небывалые речи.

Теперь нам, привыкшим к реалистическому роману, эти произведения кажутся просто неумелыми, по-детски наивными, а наши дети <предки - ?>, ещё не имевшие другой изящной литературы, кроме ещё более детских фантастических сказок, ещё зачитывались ими.

Но реализм, давно проникший в европейскую беллетристику, всё ещё почти отсутствует в европейской истористике, если можно так выразиться.

Наши истории государств или даже так называемые "всемирные истории" всё ещё во многом похожи на те романы, где авторы, забывши, что их героям и героиням по их физической природе необходимо было хотя бы через сутки пить и есть, ставили их в такие сочетания приключений, при которых им абсолютно нельзя было это сделать по целым месяцам.

Правда, что в них нет уже таких первосозданных богатырей, о которых в русских сказках говорится, как при встрече с несметным полчищем врагов:

Махнёт мечом направо - улица,
Махнёт налево - переулочек,

но всё же приписывают людям прошлого такие качества, которые не уступают этим богатырям меча.

Главнейшее из этих необычайных качеств наших предков - это, поистине, богатырская их память.

Чтобы иметь здесь реалистическую основу, я предлагаю опыт, который не раз произвдился в моё время для иллюстрации точности рассказов, передаваемых через несколько человек. Вокруг стола садилось с десяток человек, из которых первый, выписав на бумажке какой-нибудь коротенький рассказ, хотя бы в десяток строк, передавал его на ухо своему соседу, тот делал то же самое соседу и так далее, вплоть до последнего, который его записывал со слов предпоследнего рассказчика. Затем обе бумажки прочитывались вслух, и когда оказывалось, что содержание обоих записей настолько разнилось, что его нельзя было узнать, особенно если в нём встречались какие-нибудь иностранные имена. Выходили два совершенно разных рассказа на основании того психологического закона, что представления слушающего никогда не бывают тождественны с представлениями рассказывающего.

Таков основной закон всякой традиции, в том числе и исторической, так как слово традиция и значит передача словами какого-либо ряда событий. Через десять поколений она должна сделать всякий рассказ неузнаваемым и так перепутать имена чужих мест и деятелей, что их придётся восстанавливать по косвенным соображениям, установив общие психологические законы эволюции мифов, и сравнивать между собой их варианты.

- Но это,- скажут нам,- и делает уже историческая критика.
- Да,- отвечу я.- Но только как?

Вот, например, в двух найденных в разных местах в разное время списках каких-нибудь повествований о давно минувших событиях, кроме вариантов, время от времени попадаются места, буквально повторяющие друг друга. Если бы такие буквальные совпадения, хотя бы несколько фраз, произошли в сочинениях двух учеников средней школы, сделанных по заданию учителя в классе, то он объявил бы, что один просто списывал у другого, а в исторической критике делается вывод, что один документ подтверждает другой, или, в крайнем случае, говорится, что оба пользовались третьим затерявшимся теперь документом. Пусть так, но стал ли этот более древний документ достовернее оттого, что его списывали два человека? Поскольку же Евангелие Марка с его чудесами стало достовернее оттого, что его почти целиком переписали евангелисты Лука и Матвей, дополнив лишь новыми прибавками невероятного.

Историческая критика XIX века, когда с ней познакомишься по подлинным произведениям её основоположников, так детски наивна, что часто нельзя её читать без улыбки. А подкрепления исторических предположений другими науками нередко ставят понимающего эти науки читателя прямо в тупик. Вот, например, один египтолог вычислил "астрономически", что пирамида Хеопса построена за столько-то тысяч лет до начала нашей эры, потому что найденный в ней канал от гробницы, который был направлен, конечно, на небесный полюс, отступил от него на столько-то градусов. А так как это движение небесного полюса вокруг созвездия Дракона ровно на 1°39' в столетие, то разделив это число на полную величину отступления, мы наёдём, за сколько столетий до нас была построена эта пирамида. Как всё это кажется просто и ясно. Но оно просто и ясно только для <не>представляющего себе сущность прецессии.

Ведь небесный полюс есть та точка неба, на которую направлена земная ось. Значит, для того чтобы канал пирамиды показывал на небесный полюс, надо только одно, чтобы он был сделан параллельно земной оси и больше ничего. И если он теперь оказывается непараллельным земной оси, то и никогда не был параллельным, а если был, то был бы и теперь. Он мог бы сделаться параллельным лишь от перемещения земной оси на самой земной поверхности, а не на небе. А раз никакого систематического перемещения земного полюса на земной поверхности, кроме лёгких шатаний, не установлено, то и вопрос о канале решается лишь в том смысле, что стоители пирамиды немного ошиблись в его направлении и больше ничего.

Но и без таких наивных ляпсусов, ярко показывающих на односторонность образования прежних историков, прошлая историческая критика не даёт никаких поводов для удивления себе, разве только в отрицательном смысле.

Вот, например, хотя бы индусская литература. Ведь письменность занесена в Индию не так уж давно, в арабские времена (Сравнить санскритскую азбуку с арабской).

- А как же передавались индийские сказания до этого времени?
- Передачей из <уст> в уста в продолжении тысячелетий неизменно,- отвечают нам.
- Но ведь в природе нет ничего неизменного,- ответим мы.

Всё-таки говорит классический ...<не окончено> (стр. 452-454)