|
- А у нас Мусенька - умница, грамотная, - говорила нянька, меня не любившая, но при случае мною хваставшаяся, когда исчерпаны были все разговоры о господах и выпиты были все полагающиеся чашки.
- А ну-ка, Мусенька, расскажи про волка и овечку. Или про того барабанщика.
И вот однажды, набравшись духу, с обмирающим сердцем, глубоко глотнув:
- Я могу рассказать про Цыган.
- Цы-ган?
- нянька, недоверчиво, - про каких таких цыган? Да кто ж про них книжки-то писать будет, про побирох этих, руки их загребущие?
- Это не такие. Это - другие. Это - табор.
- Ну, так и есть табор. Всегда возле усадьбы табором стоят, а потом гадать приходит - молодая чертовка: "Дай, барынька, погадаю о твоем талане...", а старая чертовка - белье с веревки, али уж прямо бриллиантовую брошь с барынина туалета...
- Не такие цыгане. Это - другие цыгане.
- Ну, пущай, пущай расскажет!
- приятельница, чуя в моем голосе слезы, - может, и вправду другие какие... Пущай расскажет, а мы - послушаем.
- Ну, был один молодой человек. Нет, был один старик и у него была дочь. Нет, я лучше стихами скажу. Цыганы шумною толпой - По Бессарабии кочуют - Они сегодня над рекой - В шатрах изодранных ночуют - Как вольность, весел их ночлег - и так далее - без передышки и без серединных запятых - до: звон походной наковальни, которую, может быть, принимаю за музыкальный инструмент, а может быть просто - принимаю.
- А складно говорит! как по писаному!
- восклицает швея, тайно меня любящая, но не смеющая, потому что нянька - Асина.
- Мед-ве-сдь...- осуждающе произносит нянька, повторяя единственное дошедшее до ее сознания слово.
- А вправду - медведь. Маленькая была, старики рассказывали - завсегда цыгане медведя водили. "А ты, Миша, попляши!" И пляса-ал.
- Ну, а дальше-то, дальше-то что было? (швея).
- И вот, к этому старику приходит дочь и говорит, что этого молодого человека зовут Алэко.
Нянька:
- Ка-ак?
- Алэко!
- Ну уж и зовут! И имени такого нет. Как говоришь, зовут?
- Алэко.
- Ну и Алека - калека!
- А ты - дура. Не Алека, а Алэко!
- Я и говорю: Алека.
- Это ты говоришь: Алека, я говорю: Алэко: э-э-э! о-о-о!!
- Ну, ладно: Алека - так Алека.
- Алеша, - значит, по-нашему (приятельница, примиряюще).
- Да дай ей, дура, сказать, - _она_ ведь сказывает, не ты. Не серчай, Мусенька, на няньку, она дура, неученая, а ты грамотная, тебе и знать.
- Ну, эту дочь звали Земфира (грозно и громко): Земфира - эта дочь говорит старику, что Алэко будет жить с ними, потому что она его нашла в пустыне:
"Его в пустыне я нашла
И в табор на-ночь зазвала".
А старик обрадовался и сказал, что мы все поедем в одной телеге: "В одной телеге мы поедем - та-та-та-та, та-та-та-та - И села обходить с медведем"...
- С медве-едем, - нянька, эхом.
- И вот они поехали, и потом очень хорошо все жили, и ослы носили детей в корзинах...
- Кто это - в корзинах?..
- Так: "Ослы в перекидных корзинах - Детей играющих несут - Мужья и братья жены девы - И стар и млад вослед идут - Крик, шум, цыганские припевы - Медведя рев его цепей".
Нянька: - Да уж будет про медведя! Со стариком-то - что?
- Со стариком - ничего, у него молодая жена Мариула, которая от него ушла с цыганом, и эта, тоже, Земфира - ушла. Сначала все пела: - Старый мужг грозный муж! Не боюсь я тебя!
- это она про него, про отца своего, пела, а потом ушла и села с цыганом на могилу, а Алэко спал и страшно хрипел, а потом встал и тоже пошел на могилу, и потом зарезал цыгана ножом, а Земфира упала и тоже умерла.
Обе, в голос: - Ай-а-ай! Ну и душегуб! Так и зарезал ножом? А старик-то - что?
- Старик - ничего, старик сказал: - Оставь нас, гордый человек! и уехал, и все уехали, и весь табор уехал, а Алэко один остался.
Обе, в голос: - Так ему и надо. Не побивши - убивать! А вот у нас в деревне один тоже жену зарезал, - да ты, Мусенька, не слушай (громким шепотом) - застал с полюбовником. И его в раз, и се. Потом на каторгу пошел. Васильем звали. Да-а-а... Какой на свете беды не бывает. А все она, любовь.
|
