Добрейший мой читатель!
В третьей части моих воспоминаний ты ознакомишься с той частью моей жизни, которую смело можно назвать "так себе".
Здесь ты не найдешь ни остроумия, ни живости, ни особой занимательности, ни талантливого изложения. Но зато ты найдешь некоторые познания о человеческих сердцах.
Я пишу не для забавы читателя, не в назидание ему и не только для того, чтобы описать не так уж яркую свою жизнь, но главным образом, чтобы изложить свои взгляды. Это даст тебе возможность узнать не только мой характер и образ мысли, но и мое мнение о тех событиях, с которыми в той или иной степени мне приходилось сталкиваться.
Сам я не очень высокого мнения об этих воспоминаниях. Я понимаю, что в них много темных и невыразительных мест. Но мне кажется, они служат как бы фоном для всего произведения в целом и тем самым усиливают и выгодно оттеняют светлые его тона. А это уже достоинство, ради которого советую тебе прочесть и эту часть воспоминаний.
Люди всегда жалеют не о том, что они уже прочли, а о том, чего еще не прочли. Чтобы потом не жалеть, лучше прочти и эту часть, ибо, если мои воспоминания в чем-то и спотыкаются, то все же не на все четыре ноги.
Май месяц 1981 года.
По этому поводу я имел много бесед и прочел даже специальную лекцию своим сотрудникам. Вопрос очень важный и сложный, но я осмелился выступить со своими соображениями перед аудиторией.
Вкратце мое выступление сводилось к следующему.
Прежде чем приступить к исследованию какого-либо явления или процессов, необходимо чтобы в голове исследователя было упорядоченное представление о цели этой работы, чтобы у него был план ее выполнения, ибо неорганизованная работа не может дать хороших результатов. Когда тема выношена, правильно поставлена цель, тогда только можно начинать работу. Работать надо быстро, но не в ущерб глубине проработки вопроса. Надо ставить серии экспериментов, но никогда не уклоняясь в сторону, не упуская из виду главной цели исследования. Изучаемое явление должно быть освещено достаточно глубоко со всех сторон. Если одну из сторон явления исследователь упустит, вряд ли можно ожидать удовлетворительного решения. Каждая серия опытов только тогда хороша, когда она увязана с другими опытами изучаемого процесса. То или иное явление надо рассматривать, как единое целое. Нельзя оторвано исследовать какой-либо один параметр процесса, не в связи с другими. Это нелепо, так как все параметры процесса взаимосвязаны и друг друга дополняют. Когда рассматривается один параметр – это частность, а надо изучать целое явление. Необходимо, чтобы взаимное влияние совокупности параметров на изучаемое явление было гармоничным. Только при таком изучении можно добиться требуемой точности и истинности.
Полученные результаты должны воспроизводится. Нельзя допускать такого уродства, как добавление к данным опыта всякого рода своих домыслов и подтасовки фактов. Это уводит от истины. Эксперимент в науке является основой всего, ибо в нем заключается истина.
Полученные экспериментальные данные исследователь должен сохранить, так как не всегда их удается оценить по достоинству сразу. Для этого нужно, как бы заглянуть внутрь, познать их истинное значение. Без этого не всегда могут быть получены положительные выводы.
Исследователь никогда не должен терять из виду цель. Чтобы успешно работать, надо ясно представлять объем работы и возможные трудности.
Прежде чем делать какие-то выводы из полученных данных, следует глубоко вникнуть в них, так как нет единого метода и стиля в подходе к открытиям, а есть только поиск путей раскрытия тайн природы. Ведь все таинственное – это еще непознанное, не объясненное, и смысл любых исследований заключается в том, чтобы все время завоевывать неизведанное.
Достигший хорошего результата должен довести его до научной общественности тактично, соблюдая чувство меры, так как излишняя кичливость умаляет заслуги исследователя. При докладах результатов надо рассказывать не о том, что исследователь предполагает, а о том, что он видел, наблюдал и получил в процессе экспериментов.
Наука – это поиск неизведанного. Потому здесь нет ни правил, ни систем. Всякая система либо вообще не нужна, либо является тормозом. Поиск – это вечное движение неизведанными путями в неизвестное. Пока у исследователя остается одно средство делать открытия – это метод научного исследования, то есть наблюдение, эксперимент, обобщение и теоретическое описание полученных данных. Мир научных исследований на этой аксиоме и основан.
У каждого исследователя должна быть своя индивидуальность. Только тогда он сможет творить самостоятельно, сбросив с себя повторение или шлифовку уже кем-то пройденного. Если исследователь не может видеть в изучаемом явлении характерных черт или особенностей, то он не исследователь. Надо приобрести навыки, с помощью которых находят тысячу различий там, где другие видят только однообразие. Надо уметь извлекать из многого, хотя бы малое, но обязательно полезное.
Исследователь должен обладать двумя качествами: талантом и упорством. Ну, на крайний случай, должен быть хотя бы способным. Это уж надо обязательно иметь.
Исследователь, который каждый раз говорит, что угодно, но не новое – это слабый исследователь, так как вся его разнородность суждений все время вращается вокруг одних и тех же им установленных понятий, к которым он как бы привязан невидимой, но прочной нитью. Творчество заключается в риске и величии цели, а не в разговорах. Его мысли в этом случае всегда беднее, чем это требуется творческому человеку. Ведь семена открытий являются бесплодными, если их не оплодотворить подлинным вниманием.
Исследователь должен вооружиться терпением и быть предельно сосредоточенным, ибо малейшая рассеянность удалит от него истину. Талант без надлежащей настойчивости мало что дает. Способность видеть то, чего другие не видят, все время надо развивать и укреплять, постоянно экспериментируя.
Исследователь, слепо следующий своему учителю, не всегда достигает цели. Он всегда будет позади учителя. Надо помнить, что надо сделать то, чего не сделал ваш учитель, руководитель. Творить – это не значит следовать по чьим-то следам. Творить – значит видеть и понимать то, что до тебя никто еще не заметил и не понял.
Исследователь не должен слепо следовать своему инстинкту и сложившейся у него логике. Свои мысли надо всегда проверять экспериментом и наблюдениями. При выполнении работ необходимо обладать не только ясностью ума, но и умеренной взволнованностью, упорством и быть преданным делу. Слишком взволнованный исследователь может потерять ясность ума, а это отрицательно скажется на результатах.
Относительно чрезмерной взволнованности хочу подчеркнуть следующее. Часто в минуты возбуждения у многих говорит громко самолюбие и молчит разум. Но после, когда приходится пожинать один за другим плоды своих творений, не у всех находятся силы воспринять это разумно. Только в результате долгого и упорного труда и глубоких размышлений появляются плоды простые, неповторимые и достаточно полные.
Один видит в изучаемом явлении чересчур много и может потом об этом размышлять, другой, наоборот, видит очень мало и, естественно, в силу этого не может судить об этом явлении в целом. Здесь один находится близко к изучаемому явлению, а другой далеко. Первый рассматривает все особенности в отдельности, находит их связи между собой и тем самым постигает всю картину происходящего явления, а второй видит отдельные факты, фиксирует их, но не видит связей между ними и потому его мышление не постигает изучаемого явления в целом. У второго – исследование больше напоминает констатацию, чем собственно исследование. Он только замечает смену фактов, а не изучает их. От этого у него остается только смутное представление о существе вопроса и часто ошибочное.
Исследователь, который не размышляет, никогда не научится глубоко мыслить и впредь. В общем, чтобы увидеть действие изучаемого процесса непременно надо действовать самому.
Очень важно выбрать тему. Она должна быть актуальной, соответствовать техническому развитию изучаемой отрасли. В каждой отрасли есть что-то такое, что, в основном, определяет ее экономику. Например, в горной промышленности характерной особенностью является высокая капиталоемкость: на горные дела в СССР расходуется 40% капитальных затрат всей промышленности страны. Стоимость горной продукции сильно влияет на экономику народного хозяйства в целом. Достаточно указать, что в себестоимости одной тонны чугуна 90% затрат составляют стоимость руды, флюсов и кокса.
Второй особенностью горного дела являются чрезвычайно высокие потери полезных ископаемых. Например, в угольной промышленности каждая четвертая тонна угля теряется навечно в недрах, железной руды – каждая пятая, медной – каждая третья, нефти – каждая вторая тонна и т.д.
Но это еще не все. Добытое таким путем полезное ископаемое не всегда является товарным продуктом. Велики потери и при его обогащении. Скажем, при обогащении углей потери составляют в год 2,5-3 миллиона тонн по нашей стране.
При выборе темы, прежде всего надо исходить из этих основных положений. Если даже выбранная тема позволяет улучшить качество концентрата, все равно никогда нельзя забывать о возможных потерях ценного компонента.
Среди исследователей часто бывает так, что за каждую новую идею хватаются все и говорят об этом столько, что она постепенно тонет в разговорах и забывается. Дальше слов дело не идет, а слова, как известно, утомляют, и не успеешь оглянуться, как идея устарела.
Разрабатываемый новый процесс, аппарат или устройство должны обеспечивать получение одного или двух продуктов, в противном случае разработки будут паллиативными.
Важным этапом в работе исследователя является работа с литературой. Известны два метода работы над книгой – это работа с одновременной выборкой нужного материала, или сначала общее знакомство со всей литературой, а потом уже более детальное ее изучение и выборка нужных положений и цифрового материала. И наконец, есть исследователи, которые перед решением поставленной задачи вообще ничего не читают по этому вопросу. Этим самым они стараются оградить себя от чьего-либо влияния на их мышление. Свои мысли они проверяют после завершения работы.
Первый метод работы над книгой более быстрый и продуктивный, но при этом надо быть всегда объективным как в отношении ранее выполненных исследований, так и особенно, в отношении своих полученных результатов.
Для того чтобы получить побольше знаний, надо читать не так уж много, но размышлять о прочитанном или беседовать друг с другом, надо много. Это значительно помогает усваивать знания. Надо еще обладать понятливостью, развитой привычкой к мышлению. Это лучший способ получать знания, обогащать себя.
Получать знания готовыми, как бы с чужого плеча, в виде подачки, это значит следовать чужим мыслям, а не доискиваться своим умом. Надо пользоваться не чужим, а своим добром. Только тогда можно стать мыслящим ученым.
Разумеется, все сказанное не относится к наукам политического и философского характера. Там, наоборот, надо побольше читать и поменьше размышлять. Политика не терпит никаких отклонений от принятого официального курса.
А в общем, чем меньше человек читает, тем тщательнее надо подбирать книги. Но всегда при чтении любой книги нельзя беспредельно доверять написанному. Стоит только углубиться в содержание книги и сразу можно заметить хорошее и правильное, но часто там же можно найти и несуразицу. Тот, кто слепо доверяет только книгам, тот в какой-то части обманывает себя и тем самым беднит свои знания.
Следует иметь в виду, что богатство научного сотрудника заключается не в том, что хранится в его мозгах, а главным образом в том, как он распоряжается своим сокровищем. Надо не самому наслаждаться тем, чем обладаешь, а делиться с другими. Только такой путь является разумным использованием своих знаний. Отдавать себя людям неизмеримо больше радости, чем радость, взятая от них.
В самом деле, разве самые богатые люди являются самыми счастливыми? Нет! Только умение пользоваться своими знаниями может превратить жизнь в счастливую.
Перед выполнением того или иного исследования важно иметь разработанную методику, но еще важнее – выносить в себе существо работы в деталях, а затем при эксперименте, вносить коррективы. Одна логика часто подводит и потому методика в выполнении экспериментов должна все время уточняться, исходя из фактических данных.
Исследователь становится сильным, благодаря хорошей постановке экспериментов, так как эксперимент наталкивает на новые оригинальные мысли. Эксперимент, как бы учит нас правильно мыслить.
Особое внимание следует уделять изучению свойств материала, над которым работает исследователь. Нельзя разрабатывать новый процесс или аппарат, хорошо не зная того материала, свойства которого будут подвергнуты изменениям с помощью этого процесса или машины. Исследования без предварительного изучения свойств объекта являются слепыми.
Эксперимент надо проводить не механически. Его надо чувствовать, познавать, как бы уметь заглянуть ему внутрь. Нельзя преувеличивать полученные результаты, а среди исследователей иногда это бывает, да и не так уж редко. Люди, которые идут по пути создания необоснованных, легкомысленных и псевдосенсационных исследований, иногда даже теорий, не относятся к категории людей недооценивающих или не разобравшихся в существе вопроса. Здесь речь идет уже не о честных расхождениях во мнениях с другими исследователями, а о принципиальных отклонениях их от научного мышления.
Основная причина возникновения лжеисследований заключается все в той же извечной человеческой слабости – в излишней самоуверенности, как правило, сочетающейся с невежеством, недобросовестностью, романтической жаждой чего-то прекрасного и славящего автора и наконец, подверженности части людей всякого рода навязчивым состояниям, часто граничащими с расстройством рассудка. Это лишает человека органически присущей людям интеллектуальности и осторожности в выводах. Если учесть романтическое стремление найти что-то необычное, то легко понять, что семена псевдонаучных заблуждений и измышлений нередко попадают на благоприятную почву.
Чем крупнее и масштабнее ошибка какого-нибудь «новатора», тем больше он импонирует определенному кругу «болельщиков». Получается как бы обратная связь. Автор, видя широкий интерес в его работе, а то и некоторую поддержку, начинает обретать еще большую уверенность, если не в своей правоте, то, во всяком случае, в своих силах и домогательствах.
Существует два способа борьбы с лжеисследователями – факты можно опровергать только фактами, и второй – очевидность несостоятельности, то есть проверка здравым смыслом.
Разумеется, есть сомнительные теории, которые требуют проверки специальными экспериментами, но есть и такие, несостоятельность которых очевидна без всякого эксперимента.
Несколько слов об умственной работе. Она требует большой сосредоточенности, концентрации внимания. Не всегда легко удается начать новую работу. Первое затруднение – это вхождение в работу, то есть приведение себя в рабочее состояние. Для этого нужно сделать некоторые усилия, чтобы преодолеть внутреннюю инертность. Потом работа будет спориться. Очень важно для продуктивности работы ее чередование с отдыхом. После работы хорошо послушать музыку или заняться другим делом. Это снимает нагрузку. Но должен отметить, положительные эмоции в процессе работы снимают чувство усталости. Ведь переутомление – вещь условная. Можно утомиться и лежа целый день на диване, а проработавши успешно даже 15 часов в сутки, можно чувствовать себя отлично. При успешной работе возбуждается задор, чувство удовлетворения. И действительно, работа с огоньком, с сознанием ее смысла, творческая, всегда будет производительной и полезной. А это возможно только, когда человек сумел превратить свой труд в удовольствие. Труд создает бодрое и жизнерадостное настроение, а его эффективность, в свою очередь зависит от настроения, от эмоционального состояния человека. Чувство удовлетворения результатом труда, создает хороший жизненный тонус.
Для успешной работы необходима как хорошая инженерная, так и научная подготовка. Нынешние молодые инженеры, выпускаемые горными ВУЗами, часто недостаточно подготовлены к научной деятельности, особенно в области математики, как по классическому курсу (аналитическая геометрия, дифференциальное и интегральное исчисление, ряды и т.д.), так и по прикладной математике.
В последние годы резко обозначилась тенденция к математизации технических наук, а этих знаний у технологов-исследователей как раз и недостает. По-видимому, более правильно было бы в программах часть времени, отводимого на описательные и специальные дисциплины, отвести для более основательного изучения математики.
Вопрос, конечно, не праздный. Он имеет свои корни и на него можно дать вполне вразумительный ответ.
Прежде всего, я считаю, что должность заведующего лабораторией, которой я довольствовался в течение многих лет, вполне соответствует моим знаниям и организаторским способностям. Я оказался, по моему мнению, на месте. Большего я и не желал, да и вряд ли бы я соответствовал более высокой должности. На более низкой должности можно многое сделать, так как здесь есть больше возможностей заниматься творческим трудом.
Мне не хотелось выполнять свои обязанности кое-как и быть некомпетентным на высокой должности. Лучше быть по должности ниже, чем стремительно подниматься по иерархической лестнице и так же стремительно обретать некомпетентность. Иначе говоря, лучше быть компетентным заведующим лаборатории, чем некомпетентным директором института. В своей практике я всегда старался браться за такие дела, которые ночью не тревожили моего сна. Иначе это был бы не сон, а поединок между сном и бодрствованием. Этому завету я следовал всю жизнь.
Я считал за счастье находиться на должности заведующего лабораторией и быть у подножья более высокого начальства. Здесь можно быть более сильным, всегда преисполненным мужества и творчества.
Многие, конечно, с недоумением спросят меня: а разве плохо достигнуть иного, более заметного, чего достигают другие? Если речь идет о научной деятельности, то вы правы, но если иметь в виду административно-хозяйственные должности, то, безусловно, плохо.
В наше время стоит только подняться слишком высоко, и сразу же начинаются мучения. Вы уже не свободны, а свобода – это высшее достояние человека, которую в какой-то степени можно обрести только в низах, я уже не говорю об одиночестве. В верхах свободы нет. Вас толкают со всех сторон, кругом бесконечная суета и нет никакой возможности заняться серьезным творчеством. Как только вы попали в верхи, вас сразу, автоматически, считают знающим человеком, вы уже все знаете и умеете, и должны только отдавать ранее накопленные знания, а вот приобретать уже нет никакой возможности. Ну, а если вы ранее не накопили знаний, то и отдавать нечего и вы попадаете в число несоответствующих. Но раз уж попал в эту орбиту, то нужно тянуть, если это часто и неприятно. И таких примеров множество. Далеко ходить не надо. Стоит только вспомнить Жовтюка и других руководителей. Если кто из вас недоволен моими резкими суждениями о некоторых руководителях, то я могу ответить так: надо быть дураком, чтобы видя их поведение, сражаться за их честь.
Для того, чтобы стать хорошим руководителем, нужен большой талант, а плохие руководители, которые в наше время встречаются довольно часто, ни в чем нам не помогают. Они лишь свидетельствуют о своей духовной ограниченности и идейно ослабляют наши взгляды.
Вступать в лоно большого начальства вправе только тот, кто способен дать нечто новое и своеобразное. Ловких ремесленников у нас и так уже больше, чем надо.
Из древних времен известно, что у людей существует два желания: счастья и власти, необходимой, чтобы добыть себе счастье. У меня желание власти всегда отсутствовало. Свои желания я удовлетворял не властью, а работой над собой, для других. Да и зачем стремится к власти, если из истории известно, что почти невозможно быть всегда одинаково справедливым и властным. Злоупотребление властью неразрывно связано с самой властью.
Находясь на более высоких постах, время для научной работы надо уже выкраивать из того времени, которое тратится на многочисленные заседания, поездки, вызовы к еще более высокому начальству, разносы подчиненных и т.д. и т.п. Но, как известно, не все руководители умеют в этой сутолоке находить время для творчества. Многие из них настолько сживаются с такой динамичной обстановкой, что когда у них появляется просвет от заседаний, не знают, куда это время деть, и считают эти дни или часы счастливыми в своей жизни и просто отдыхают или не в меру веселятся.
Некоторые из них настолько срастаются с таким характером своей работы, что уже и неспособны к творческой деятельности, так как они уже как бы приобрели другую специальность – просто руководитель и все.
Как видите, жизнь этих людей в наше время не особенно привлекательна.
Лично я никогда не стремился в большие начальники. Зачем? Тешить свое тщеславие таким путем не в моем вкусе. Для этого есть куда более благородные пути. Правда, было несколько предложений и мне возвысится, но для этого нужно было быть членом партии. Это мне предлагали до поездки в Магадан, в Магадане и после моего приезда, и даже тогда, когда я работал по восстановлению коксохимзавода. Но я все время отказывался, считая себя не подготовленным к вступлению в партию. И отказывался не потому, что я не верил в идеи партии, а скорее из-за веры в эти идеи и их правильности. Идеи, безусловно, безупречны, но для их осуществления в партии должны быть и люди безукоризненные. О себе я этого сказать не могу. Да и многие члены партии не удовлетворяют этим требованиям. В связи с этим хочется сказать несколько слов о прошлом.
Человек создан природой с естественной потребностью во что-то верить. Наши ощущения, которыми мы «ощупываем» мир, несовершенны. Вот почему мы часто ошибаемся и хотим это скрашивать верой. Конечно, среди нас есть воры и пьяницы, но не надо забывать, сколько народ переносит страданий, являющихся смягчающим обстоятельством. До революции мы верили в Бога, считая, что ничто земное не может утолить нашу потребность верить. Двадцатый век рассеял это заблуждение и вытравил из нас веру в Бога и об этом никто не жалеет, но он не лишил нас неистребимой в человеке потребности во что-то верить. Мы перестали верить в библейских святых и начали искать для себя новые источники. После Октябрьской революции нам было предложено быть сознательными и верить в хорошее и светлое будущее. Нам это понравилось и мы поверили. Но вот постепенно, сначала исподтишка, а затем все громче и громче стали прививать нам веру в Сталина, как выразителя и воплотителя в жизнь идей нашей партии. В это мы тоже поверили, но уже не все. Некоторая часть людей считала, что изменение сущности веры, особенно, если она вложена в уста одного человека, подобного нам всем, не может быть прочной и долговечной. Да это и понятно. Ведь Сталин был выразителем не только идей партии, но часто и лично своих. Причем личные интересы иногда превалировали над общественными. Несмотря на это, основная масса населения нашей страны слепо верила, и своим поклонением, рукоплесканием и прославлением его как ученого, политического деятеля, руководителя партии и государства, и вождя народов, создала себе культ, который благосклонно разделялся и поощрялся самим Сталиным. Он считал себя творцом научного социализма и истории партии, старался припечатать своим именем все, что могло его прославить.
Смерть Сталина для многих оказалась трагедией. Блеск поднятого вокруг имени Сталина шума, настолько ослепил верующих в его культ, что с приходом Хрущева к власти, неожиданно для этих людей грянул разрушительный гром. Культ Сталина развенчали. Все пошло прахом. Саркофаг с телом Сталина был удален из мавзолея Ленина, по праву принадлежавшему только одному Ленину. Многие ломали, да и сейчас еще ломают голову над тем, как могло случиться, что останки Сталина оказались рядом с Лениным? По-видимому, это случилось по инерции. При жизни Сталина всякого рода возражения и пререкания среди его подчиненных были изъяты из лексикона. Критиковать и возражать мог только один он. Это и послужило выполнением его воли. Его побаивались даже после смерти.
Разоблачение культа Сталина - большая заслуга Хрущева, который набрался смелости и рассказал народу правду.
Та часть населения, которая трезво смотрела на происходящее, перенесла это откровение без всяких последствий для своего душевного состояния. Для основной части населения, искренне верившего в культ Сталина, решения XXII съезда Коммунистической партии прозвучали по всему Советскому Союзу, подобно грохоту извержения неукротимого вулкана. Они были психологически травмированы. И чем больше они верили в культ Сталина, тем больше были опустошены, растеряны и повергнуты в пучину неверия вообще.
День разоблачения культа личности для тех, кто в него верил, стал одним из самых тягостных дней в их жизни. Все их тревоги и горечь произошли от слепого, слишком долгого и глубокого верования.
Этих людей нельзя ни обвинять, ни оправдывать. Здесь надо хорошенько уяснить – верили ли они в идею, то есть в торжество одной идеи над другой, или, быть может, они верили в личность Сталина, как таковую?
Мне кажется, на первом месте, перед ними стояло лицо и только лицо, а не идея. Те же, кто верил в идею, не могли не замечать отклонений от справедливости, и в личность Сталина не верили, вернее не оправдывали его поведения. Лично я относился к категории тех, кто верил в идею, но не оправдывал деяния Сталина.
И вот тот, кто был превознесен превыше всего и всех в мире, который в воображении многих достиг славы, вдруг низвержен и даже до некоторой степени опозорен. Это остро ранило неопытные сердца людей, веровавших в незыблемость Сталина.
Времена Сталина породили у огромного количества людей очень дешевую и легкую веру, и им было не так-то просто отказаться от своего заблуждения. Не всякий может спокойно, без волнения и переживаний признать эту истину. Чтобы оправдать свой поступок, свою веру, эти люди сначала до глубины души были возмущены таким решением, но, поуспокоившись, впали в неверие вообще.
Как же быть? Где искать и в чем выход?
Наша партия пыталась его найти в культе самой партии. Это конечно, более прогрессивно, чем верить в личность, но несколько запоздалое признание. После всего, что произошло, народ уже не верит ни в Бога, ни в культ личности, ни в культ партии. Он только разделяет взгляды и идеи партии, но не больше, так как нельзя, стоя у власти, без конца восхвалять самого себя, даже если это и целая партия. Это не только нескромно, но, главное, воспитывает у людей отрицательную реакцию.
В Бога я не верю. Да об этом в наше время и говорить-то не следовало бы. Но удивительно не это, а то, что человек от природы предрасположен во что-то верить. Но во что или, быть может, в кого? В этом и заключается вопрос. Ведь Бога не случайно выдумал сам человек. И если ему сказали, что его нет, то человеческая мысль все равно работает в поисках веры, то есть она всегда ищет то, во что бы верить.
Корни появления идеи Бога ясны. Человек искал чудо и вместо него создал себе Бога. Стоит отвергнуть чудо, как тотчас отвергается и Бог, ибо кто верит в Бога, тот ищет не столько самого Бога, сколько творимых им чудес.
Но так как человек оставаться без чудес не может, то он начинает во что-то верить, даже в бабье колдовство, в гадание. А раз так, то мне кажется, более справедливым и более патриотичным и популярным было бы верить в свой народ, в его жизненную силу, тем более, что партия вышла из народа, все время пополняется представителя народа и благодаря этому состоит из того же народа. Вера в народ сильна тем, что он - целая нация или целые нации, а не отдельная личность. Ошибки личности легко наблюдаемы и легче распознаваемы, а ошибки народа трудно воспринимаются и потому не подвергаются такому яростному осуждению, как ошибки личности.
Если человек охотно верил в Бога и даже в отдельные личности, то он непременно поверит и в народ. А если кто уверует в народ, тот обязательно сможет утолить человеческую жажду, эгоизм в вере.
У нас часто говорят, что члены партии - это лучшие и передовые представители народа. В действительности, это не всегда так. Ведь нельзя же считать остальную часть людей, весьма значительную, худшими представителями народа. И в партии и среди беспартийных есть всякие: хорошие и плохие, деловые и карьеристы, чуткие и бездушные, знающие и бездарные и т.д. Если допустить, что беспартийные являются худшей частью нашего народа, то как они сразу становятся лучшими, вступив партию? Уж, если человек, скажем, предрасположен к карьеризму, то, вступив в партию, он вряд ли изменится, а наоборот, воспользуется своим положением.
Короче, я против такого деления. Оно искусственное и неправильное. Партия должна славиться и быть авторитетной не подогреванием своего авторитета средствами массовой информации, а своими делами. Это и только это высоко поднимет ее авторитет. То, что партия сделала для народа, никогда не забудется и без частых напоминаний. Всяким восхвалениям тоже есть границы, превышение которых может вызвать нежелательную реакцию.
Мне кажется, авторитет велик там, где много деловитости, организаторской деятельности и особенно работы на идеологическом фронте. К сожалению, в последние годы основные усилия партия сосредоточила на хозяйственной деятельности, часто упуская важные вопросы, связанные с идеологической работой среди населения. Это иногда приводит к возникновению различного рода сект, диссидентских групп, излишней болтовне, не имеющей под собой почвы, но быстро распространяющейся среди населения и т.д.
В качестве примера может служить Польша, где руководители партии за хозяйственной деятельностью не заметили брожений в народе, чем воспользовались различные несоциалистические элементы.
Члены нашей партии, особенно находящиеся на руководящей партийной работе, прежде всего должны превосходно владеть словом, да, именно словом – мощным оружием всечеловеческого общения. Слово дано природой всем безвозмездно. Оно способно вызвать радость и улыбку, душевное спокойствие и уверенность в себе, возвышенные чувства и настойчивость, смелость и гордость, а главное веру в настоящее и будущее. Но не следует забывать, оно может в одно мгновение повергнуть человека в крайнее уныние и разочарование, отчаяние и унижение, оскорбление и осквернение, в пессимизм и в потерю веры.
Слово может возвысить и очистить душу человека от уныния и утопить его в бездну. Оно может все. Слова поднимают народы на борьбу за справедливость, но слово используется и для пасквилей и хулы самых дорогих и священных нам истин. Сила и власть слова безгранична.
Слово используется для объединения людей, целых народов, но оно же может создать и отчуждение между ними, пропасть, и из друзей сделать врагов. Слово – это оружие очень острое и грозное. Поэтому не только опасно играть с огнем, но не менее опасно играть со словами.
Уж если говорить о силе слова, то выше и сильнее его нет ничего. Это и знания, и истина. Это первое, да, пожалуй, и основное, о чем должен знать и всегда помнить партийный работник, который решил избрать себе, прямо скажем, трудную и ухабистую дорогу. С успехом этот путь могут пройти только одаренные, настойчивые и, я бы сказал, отважные люди. И это действительно так. Большой и малый политический деятель должен всегда быть прежде всего политическим, а не хозяйственным деятелем. Хороший партийный работник - не тот, кто носит партбилет, аккуратно платит членские взносы и невразумительно читает по записке, кем-то составленные из стандартных фраз речи, а тот, кто способен существовать для народа, кто предан его делу, понимает его и верит в него. Именно такие люди способны успешно использовать неограниченные возможности слова в общении с людьми. Они и только они способны завладеть умами других людей, а это, как известно, куда более важно, особенно в наше время, чем владеть созданными ими машинами. Здесь уместно еще раз напомнить пример Польши. Владение умами народа даст возможность партии легко и в нужном направлении использовать широкий диапазон мышлений современной интеллигенции, рабочего класса. В противном случае, любое материальное благополучие, без правильного его сочетания с воспитанием людей, не может удовлетворить широких запросов нового непрерывно развивающегося общества.
В Гражданскую войну Россия была неразвитой страной, но она победила. Сила ее была не в технике, а в умении партии организовать и управлять массами.
Особенностью партийного работника является его постоянное душевное напряжение. Творческий процесс у него не должен прекращаться, так как в противном случае он отстанет от стремительного развития общества и не сможет влиять на других.
Надо не только самому быть героем, но суметь организовать, сплотить, спаять единой идеей «массу», зажечь во всех, и в каждом в отдельности, огонек патриотизма к нашему общему делу. Надо суметь дать почувствовать каждому, что он не слепой исполнитель чей-то воли, а сознательный советский человек, понимающий и разделяющий чувство ответственности за порученное ему дело.
Духовная жизнь партийного работника обогащается новыми поисками и именно это держит его в состоянии постоянного горения, без которого вся идеологическая работа превращается в холодное ремесленничество или повторение старого избитого материала. Учась у классиков, надо и самому привносить что-то новое, соответствующее духу времени.
Те партийные работники, которые занимаются только хозяйственной деятельностью или отдают ей предпочтение, это слабые работники. Они идут по пути наименьшего сопротивления, упуская при этом главный участок работы – идеологическое воспитание масс.
Как видите, требования к партийным работникам я предъявляю очень высокие и вряд ли я смог бы справиться с работой такого характера. Я не ошибусь, если твердо заявлю, что такими данными и качествами я не обладаю.
И еще. Я не стремился к власти и это делал не потому, что полностью лишен этого чувства, а потому, что у меня любовь к самосохранению очень развита и всегда уравновешивала и даже превышала любовь к власти.
По приезде в Донбасс я опять встретился с некоторыми старыми знакомыми. Это были встречи радости и печали, так как среди этих людей были друзья, но были и недруги. В частности, встреча состоялась и с тем самым Соловьевым, который после войны возводил на меня всякие небылицы. Он в этом институте заведовал одной из лабораторий. Говорят, что забывчивость людская также коротка, как и память, но зло часто вспоминается, несмотря на давность. Вспомнилось и мне то время. Соловьев, полагая, что я ничего не знаю о его действиях в отношении меня, старался как можно любезнее со мной обходиться. Он часто заходил к нам на квартиру, обедал несколько раз, вел со мной и с женой беседы на разные темы, в общем, старался предрасположить нас к себе. Вел себя так, вроде бы ничего и не произошло. Но глаза его выдавали. На них была какая-то тусклая пелена настороженности, возможно, даже страха. Под его напускной ангельской физиономией скрывался дошлый недоброжелатель. В первые дни он уж слишком был обрадован нашей встречей, но, заметив, что она не вызвала у меня слезливого умиления, он, видимо, услышал внутренний голос, более рассудительный – что так нельзя поступать, и начал себя вести более сдержано.
Сначала мне это было неприятно, но потом я свыкся с этим, хотя и знал, что на Соловьева нельзя положиться ни в чем. Он весьма ненадежный сослуживец. После произошедшего я его уже не считал своим другом. Он не годился не только в друзья, но не смог быть даже порядочным человеком.
Встречался я несколько раз и с Марусевым. Он работал уже под Москвой. Наши встречи были редкими, но все же были. При первой встрече он сделал жест, как бы пытаясь отмахнуться от воспоминаний прошлого. Но в моих глазах ходить в кандалах справедливости он уже не мог. Человек, который любит ловить всякие слухи, сплетничать и мирно уживаться с собственной глупостью, для меня не представлял интереса. Таких людей я даже немного побаиваюсь, так как не так страшна та беда, которая уже свершилась, а та, которую можно ожидать них. Вел он себя, как и Соловьев. Пытался показать мне, что наше старое знакомство еще свежо и не потеряло прочных связей. Но это было все-таки не так. Между нами чувствовалось какое-то малозаметное напряжение неловкости.
Вы, может быть, думаете, что при встрече со мной у них заговорила совесть? Нет! У них ее нет. Просто и Соловьев, и Марусев боялись огласки их неприглядного поведения в отношении меня. Да и не только меня. Потом выяснилось их такая же активность и в отношении других работников.
Вас интересует, как я чувствовал себя первые минуты встреч с этими людьми?
Прежде, чем ответить на этот вопрос, я хочу поставить другой: каким должен быть человек вообще?
Он должен быть объективным, гуманным, благожелательным и терпеливым. Не фанатик, но тверд и мужественен. Все то, что благожелательно к развитию человечества – ему должно быть понятным, и он должен способствовать его развитию. Но нельзя следовать Жорж Санд, которая говорила: «Все понять, значит все простить». Это уже буддизм. Если все прощать, то невозможно будет ничего исправить, а тот, кто не исправляет, является попустителем зла. Этих жалких людей действительность не раз ставила в тупик. На сей раз произошло то же самое. Истина восторжествовала, и им пришлось при встрече со мной пережить неприятные минуты.
Со мной же ничего особенного не произошло. Ведь это дело далекого прошлого. Истекло девять лет. За эти годы необычное становится обычным, тускнеет и теряет остроту. Ни призрения, ни ненависти у меня к ним не было. Мне было любопытно наблюдать их поведение перед человеком, которого они пытались опорочить. Я не мог их ненавидеть, мы слишком разные люди, имеем разные взгляды на отношения между людьми. По своим убеждениям мы отстоим друг от друга очень далеко и вряд ли когда-либо будем близки.
Так мне, в силу сложившихся обстоятельств, пришлось еще несколько лет поработать бок о бок в одном научном учреждении с Соловьевым. Ему было трудно заниматься научными исследованиями. Он оказался недостаточно подготовленным для научной работы. Его часто била мелкая дрожь при неудачах. Он понял, наука не дала ему счастья, он устал и восстал против нее. Она показалась ему недосягаемой. Его ограниченность и бессилие перед наукой разочаровали его и он, не зная на что опереться, вынужден был покинуть наш институт.
Встретил я и Топоркова. Он приезжал к нам на совещание. Это другой человек. Даже тяжелые испытания войны не поколебали его порядочности. Когда я увидел его – это был уже немного сутулый старик, без горделивой могучей осанки, славившейся среди нас, не было в нем ни духовных, ни плотских страстей. Все ушло. На его волевом лице появились признаки усталости, преждевременные морщины, опущенные уголки губ. Его слишком утомила бурная жизнь. Под тлетворным влиянием женщин, разложение коснулось и этого колосса. Стремясь утолить свои страсти, он истощил себя раньше времени. Щеки его отвисли в идее обрюзгших складок, а пышная шапка волос отступила со лба. Его медленная поступь, седина волос и печальное выражение лица напоминали о тех бурных временах, которые он пережил в свое удовольствие. Одежда на нем была более чем дешевая, рабочая, но довольно опрятная.
Встретились мы без объяснений. Мы все сказали друг другу взглядами. Хотя вид у него был довольно потрепанный, но глаза его лихорадочно горели восторженной радостью нашей встречи. Мы, как бы почувствовали, что язык дружбы в особых словах не нуждается.
Чтобы не жалеть потом, о бледно отмеченной нашей встречи, как обычно водится, мы ее тоже отметили, так как во всем этом есть что-то торжественное. Под вечер мы шли ко мне на квартиру. Яркие лучи дневного солнца иссякли и лишь на раскаленном, но уже поблекшем небе, еще не угасли отсветы заката кроваво-красного светила. Вечерний воздух был напоен жаркими запахами полыхающих зноем стен домов и асфальта. А над всем этим, в сереющем предвечернем воздухе высилась, уходящая вверх одинокая и безмолвная телевизионная мачта нашего города.
Сидя за обильно уставленным яствами столом, Топорков в подробностях нарисовал нам с женой с непосредственностью и великолепной откровенностью, свойственной ему, прошедшую свою жизнь. Он говорил с простодушием, которое у меня не вызвало никаких сомнений в подлинности его слов. В его рассказе, слова, когда-то промелькнувшие мимо ушей, запали в его памяти прочно и, спустя столько времени, четко возникали у него опять.
Когда я напомнил ему о его молодости, он улыбнулся и ответил:
- Легкий, не ставший достоянием широких кругов, разврат в молодости был приятным соусом в моей жизни.
На мой вопрос, счастлив ли он, был дан такой ответ:
- Человеческое счастье непрочно, как и женская мода. Часто оно менялось и в моей жизни. Я уже угасшая тень прошлого и только. Я старик, хотя годы мои и не так велики.
Я посоветовал ему пореже заглядывать в зеркало, чтобы не напоминать себе об этом. И добавил:
- Прелести старости заключаются в том, что ты обладаешь тем, чего ты был лишен в молодости.
Топорков в знак согласия кивнул головой. Последним отрезком своей жизни он был доволен. Конечно, он стал уже другим. Мы все, его товарищи по учебе, ошибались, полагая, что после женитьбы он будет продолжать ту же свободную жизнь, что и в холостяцкие годы. К счастью этого не произошло.
Он женился не на девушке, а на женщине с ребенком, жене какого-то генерала. Трудно сказать, как это произошло, но жена генерала каким-то образом оказалась в объятиях Топоркова и после этого не пожелала больше расставаться с ним.
Расстроенный генерал даже судился, хотел вернуть себе сына, но ему в этом было отказано.
И вот чистота этого брака оказалась незапятнанной до самой смерти Топоркова. Если до женитьбы Топорков сочетал в себе как бы двух Топорковых – одного возвышенного, разумного, глубокого человека и другого – довольно легкого весельчака, закоренелого любовника, то после женитьбы остался один первый. Второй бесследно исчез. Причем, как потом выяснилось, он оказался к тому же прекрасным не только мужем, но и неплохим любвеобильным отцом чужого и своих ребят.
Когда мы прощались, пожимая друг другу руки, этим самым мы как бы договаривали восхищенными взглядами то, чего не успели рассказать сидя за столом. Мы не знали, что эта встреча будет последней.
Вскоре яркая жизнь Топоркова оборвалась. Он умер от рака в возрасте около 60 лет.
Есть люди, которые рождаются, чтобы работать, другие, чтобы наслаждаться. В Топоркове все это мирно сосуществовало. Он все умел делать. Этот человек расточал громадное умственное богатство. Из глыбы золота, каким он был, можно было бы соорудить себе памятник, а он в течение многих лет откалывал мелкие кусочки от этой глыбы и разбрасывал их своей щедрой рукой, часто попусту. Эта золотая пыль ныне смешалась с обычной пылью, покрывшей его могилу. Над его могилой смело можно было бы написать слова кем-то сказанные:
«Здесь покоится неукротимый вихрь, который промчался между нами, рассевая свою одаренность, теплоту и любовь».
Спустя два года или что-то около этого, после моего поступления в этот институт, Благов поручил мне привлечь к нам на работу моих товарищей по учебе в институте. Это хорошо вам уже известного Возного и Самылина. От того худощавого студента – Возного, в нынешнем ничего не осталось. Он стал ниже ростом, толстеньким, пухлощеким, с двойным подбородком и порядочным брюшком. Правда, рот у него остался чувственным с загадочным изгибом, таящий в себе прежнюю непорочность.
После окончания института Возный женился и работал все время вместе с Топорковым. Жена у него была невысокого роста, шатенка. Лицо матовое с большими кроткими глазами и чарующей простотой. Неотразимость Топоркова и здесь сыграла свою роль. Он воспользовался отъездом Возного и сблизился с его женой.
В эти дни она часто смеялась, а после еще чаще плакала, когда об этом стало известно Возному. Создавалось впечатление, что она искренне раскаялась в случившемся, и можно было только удивляться, как она не истекла от слез. Топорков как-то сказал:
- Этого не произошло только в силу обилия у нее слезливых желез.
Возный все время переживал, но потом все уладилось.
Я любил Возного, считая его весьма порядочным человеком, но быть самому в этой роли мне не хотелось бы.
Каждый раз, на мое предложение Возному переехать из Харькова, где он работал, в научно-исследовательском институте, в Донбасс, он давал твердое заверение и с такой же твердостью, каждый раз это обещание не выполнял. К величайшему прискорбию, мне так и не удалось его уговорить сменить место работы. По-видимому, его останавливала от этого шага семья и квартира в Харькове. Он довольно прочно вжился за эти годы в ту обстановку и никак не мог побороть себя. Когда он выслушивал меня, мои доводы, всегда с ними соглашался, но стоило ему приехать в Харьков, домой, да поговорить с семьей, как его решение тотчас же менялось. Уж такой Возный и переделать его нельзя.
Но, если Возного мне не удалось заполучить, то Самылин оказался более податлив. Сначала он тоже отказывался, потом согласился, уж больно велик был соблазн перейти с производства в институт. Он дал согласие и Благов назначил его заведующим лабораторией.
За прошедшие годы, когда мы не встречались, Самылин значительно пополнел. От стройности молодых лет почти ничего не осталось, но в общем выглядел он еще относительно хорошо. Его седеющие волосы, начинались слишком далеко, подчеркивая более выразительно линии лба и придавая ему более приятное очертание. Под кожей просвечивалось две-три разветвленных голубых жилки, которые скорее украшали его лицо, чем портили. Уголки рта придавали ему строгое и вместе с тем приятное выражение лица. В то время, о котором идет речь, ему было 52 года. Благодаря размеренной и душевной безмятежности, он сохранил некоторую свежесть. На вид ему можно было дать меньше. О его почтительном возрасте говорит только житейский опыт, опыт специалиста, излишняя полнота, да сильно поседевшие волосы. Он обладал трезвым, принципиальным умом, замечательным даром анализа. Был неравнодушен к еде и отдавал должное спиртному.
Наружность его была располагающая, а обхождение простое, подкупающее. В манерах наблюдалась скорее учтивость, чем слащавая услужливость. По приезде к нам, на совещаниях и заседаниях он говорил не так много. Его речь всегда была содержательной и с большим удовольствием воспринималась слушателями. Но в последние годы его работы в институте он начал злоупотреблять риторикой, в которой слышались даже нотки восхваления своих работ. Это не могло не повлиять на научную его деятельность. Видимо, сказался возраст и нахлынувшая эпоха больших разговоров.
Держался он со всеми одинаково. По природе не пылкий, но и не бесчувственный. Он не весел, но и не печален. В общем, порядочный человек с неплохими знаниями.
Ученой ступени он не имел, хотя вполне ее заслуживал. За относительно небольшой срок пребывания в институте он написал две-три книги и несколько статей. Когда кто-либо из его знакомых или сослуживцев интересовался его научными работами, он нарочито притворно и равнодушно отзывался о них невысоко. В действительности, он зорко следил за изданием своих работ, за тем, какое производят они впечатление на читателей и был чрезвычайно тронут, когда до него доходили положительные отзывы. Они приятно щекотали его тщеславное самолюбие.
Для более полной характеристики Самылина приведу еще некоторые факты. Он, как та женщина, которая вышла замуж для того, чтобы было кому изменять. Он оказался небезгрешен в отношении своей жены. Для него это был неисчерпаемый источник радости, здесь он впервые открыл для себя чудеса настоящей любви. Причем, его похождения не были гладкими, без ухабов. Пришлось ему испытать и скандалы, устраиваемые женой. Жена в молодости казалось ему вроде бы ничего, но вот прошли годы и первое впечатление уступило более эффектным девушкам и дамам. Но это все в прошлом. Теперь он уже не тот. В его голосе чувствуются старческие интонации, а походка стала совсем семенящей. Чем он сейчас отличается, так это своим храпом. Он смело может перехрапеть семерых Праведников. Был даже такой случай. Как-то он ехал в одном купе с нашим директором института. Перед сном Самылин извиняющимся тоном предупредил Жовтюка и попросил его толкать, если он будет сильно храпеть. Жовтюк без особого удивления, спокойно ответил:
- Хорошо, хорошо!
Как только они улеглись, Жовтюк тут же уснул и так начал храпеть, что Самылин промучился около часа и никак не мог уснуть. Наконец он не выдержал и стал толкать Жовтюка. Об этом случае, потом они оба рассказывали с большим удовольствием.
Несмотря на все сказанное, Самылин по праву принадлежит к числу лучших и наиболее способных заведующих лабораториями нашего института.
Пришлось встретиться мне и с Мирой, той самой Мирой, которая была в дни молодости так несправедлива в отношении нашего товарища Евсеева. Она уже была не той, не игрива, как шипенье шампанского в бокале. Выглядела она уж очень тускло. Все лицо изрезано морщинами, собравшими его в сжатый комок. Изменился и цвет лица. Несвежая бледность кожи, обвисшей и говорившей о старости, местами дополнялась темно-желтыми пятнами и неприятной синевой.
Говорила она надломленным голосом, в тоне которого слышались скорбные нотки. Пылкая, доходившая до исступления в любви, она преждевременно увяла. Ходила она медленно, с натугой. Для нее даже небольшие расстояния уже казались длинными и утомительными. В ее взгляде не было ни радости, ни страдания. Он был то пустым, то грустным. Все бесследно ушло.
Недостаточный у меня запас слов русского языка мешает мне нарисовать вам более подробно и более красочно ее внешний вид. Он производит странное впечатление – то почти смешное, то удручающее.
Но, что у нее не изменилось, так это внутреннее содержание. Она по-прежнему черпает силы из своего эгоизма. Стремится к деньгам, забывая, что когда мы богатеем, то тем самым нищаем умом. А это опасно для нормального человека. Она не забитая и не малодушная, и так же решительная и дерзкая, яростная ненавистница женщин.
Мы встретились мило. Все-таки старые друзья. За время нашего расставания она не раз болела, все это происходило на почве сильных переживаний из-за своего неизбежного, а у нее даже преждевременного, увядания и пренебрежительного отношения к ней мужчин. Она никак не могла смириться с потерей возможности иметь, как и прежде, любовников. Все отвернулись. Слишком стара. Она этого не понимала и бесилась, в результате чего все заканчивалось психическим расстройством.
В конце концов, Мира примирилась, но стала желчной, придирчивой и еще более завистливой.
Будучи доцентом и заведующей кафедрой в политехническом институте, она поставила перед собой цель любыми путями добыть диплом доктора наук и аттестат профессора. Все это она получила в свои относительно молодые годы, хотя ее знания и не отвечали этим требованиям. Но это случилось. В наше время это бывает, и не так уж редко.
Защитила она кандидатскую диссертацию, когда была в расцвете женской привлекательности. История написания работы была необычная, как и все в ее жизни.
Мира отправилась в научную командировку в Москву к известному академику Ребиндеру, который руководил лабораторией поверхностно-активных веществ АН СССР. Пока Мира любезничала с Ребиндером, по его распоряжению все эксперименты к диссертации выполнялись сотрудниками его лаборатории, в частности, учеными-женщинами Липец, Римской и другими, которые назывались ПАВАМИ, имея в виду сокращенное название лаборатории «ПАВ».
Павы, как это свойственно женщинам вообще в таких случаях, невероятно злились и посылали в адрес Миры всякого рода проклятия, но все это делалось между собой, боясь недовольства Ребиндера.
Помог Ребиндер Мире и при защите ею докторской диссертации, кстати сказать, очень слабенькой. Он в ее защиту выступал дважды, чтобы сгладить неприятное впечатление от некоторых выступлений на Ученом Совете.
Мира за все эти годы, когда я был на севере, ничего не написала и не издала. На это у нее всегда не хватало времени. Увлекшись разговором, столь обычным для старых знакомых, мы затронули и эту тему. Она сказала:
- Ты хорошо поступаешь, что много публикуешь работ.
- А почему ты не пишешь? – спросил я. – Ведь надо же после себя что-то оставить. Мусульмане, например, для спасения своей души роют колодцы. Ну, а ученый для потомства должен запечатлеть свои знания и открытия на бумаге.
- Я понимаю, хорошая книга не только важна для потомства, но это же и монумент автору, но у меня нет времени. Никак не соберусь. – Ответила Мира.
Конечно, я не мог разделять ее утверждение относительно ее занятости. Все мы заняты. Никто и никому из нас не отводит для этого специального времени. Надо правильно организовать свою работу, а не стремиться везде присутствовать, выступать по всякому случаю, быть на виду у начальства. Мире всегда льстило, когда объявляли: «Слово предоставляется профессору, доктору технических наук…» Уж такова ее природа. Она любила купаться в славе и нюхать фимиам. Хвалебный чад всегда кружил ей голову. Так что же тут сетовать на занятость.
Сейчас она, уже можно смело сказать, – старуха. Как она ни держалась за кафедру, но частые болезни и почти полная бесполезность для дела, вынудили дирекцию института освободить ее от непосильного бремени.
Ей ничего не осталось, как вспоминать прошлое, которое ей кажется туманным, точно покрытое вуалью, и ругать настоящее. Хотя ее бурная жизнь и не была длительной, но она была такой упоительной, что у нее часто кружилась голова.
Сейчас она работает на кафедре, злится и утоляет свою жажду мести за прошлое придирками к сослуживцам и завистью к другим.
В общем, жизнь она прожила скорее для себя, чем для общества. Наслаждения и алчность к деньгам сыграли с ней недобрую шутку. А все это произошло в силу тщеславных желаний, не позволивших ей уберечься от таких соблазнов, как деньги, честолюбие и наслаждение.
Ее теперь раздражает все – голоса и выражения лиц других, особенно женщин. Страшные сны по ночам вызывают у нее мистический ужас, и она часто во сне вскрикивает. Вот что значит не найти себя, прожить жизнь бедно, без творчества.
