4.
Толюшка у нас (я уже не говорю дома, - а у нас, так как он теперь москвич и к нам приезжает скорее в гости, чем домой) был недолго. Правда, и он и мы пока еще полностью не осознали, что у него уже есть свой дом в Москве, но к этому по-видимому, надо привыкать. Он пробыл у нас три дня и мы его проводили на вокзал, откуда он уехал поездом в Москву.
Я уже говорил, что наша семья не суеверна, но традиции и предрассудки у нас есть, и мы их самым тщательным образом соблюдаем. Хотя в наш век к предрассудкам мы относимся с недоверием и сознаем их ложность и глупость, но без них, как-то не так. Ведь человек от природы предрасположен к предрассудкам. Почему бы и нам иногда не вспоминать о них, тем более, что иные из них становятся традиционными обычаями. У нас это выражается в подметании комнат и в сидении всей семьей перед отъездом кого-либо из нас. Все мы под Новый Год надеваем какую-либо новую вещь, чаще всего носки, чулки. Упомяну также обязательные проводы на вокзал и встречи приезжающих. Так уж у нас повелось, и мы с охотой все это соблюдаем.
Последние дни у меня получились очень напряженными. Только проводили Толика, как я получил свой раздел, написанный мною для большого справочника. Нужно было срочно внести в него исправления. В этот справочник мною написаны два раздела, один из которых уже подготовлен к печати, а второй вот только получен для исправления после рецензирования.
Вообще, написание книг в наше время сопряжено с большими трудностями. Прежде всего, надо заключить договор с издательством. Это очень длительная процедура. Вы должны представить развернутый план будущей книги и свое заявление о желании ее написать и издать. Ваш план издательством либо отвергается, мотивируя неактуальностью или узостью темы, или посылают его на отзыв. Если отзыв отрицательный, издательство с вами договора не заключает, а это бывает довольно часто, так как не всегда рецензенты объективны. В случае положительного отзыва, договор с вами может быть заключен только после положительного решения редакционного Совета, а потом Комитета по печати. Но это в том случае, если вы пишите монографию, а если учебник или справочник, то нужно еще разрешение того Министерства, в чьем введении находится учебное заведение, для студентов которых предназначается ваш учебник. Но это еще не все. Главное впереди. Как только вы закончили писать рукопись своей монографии и представили ее в издательство, она направляется на рецензию. При положительном отзыве вам предлагают внести все исправления, отмеченные в рецензии. Иногда рукопись дается на рецензию дважды, а учебники – даже трижды. Затем вы должны выписать все формулы, сделать разметку и вдобавок за свой счет перепечатать рукопись. Ранее все это делало издательство.
В соответствии с существующим положением, все работы, связанные с подготовкой рукописи к печати, должны выполняться редакционным аппаратом, но в московском издательстве «Недра», в частности, в редакции по выпуску книг по обогащению, царит другой порядок. У них иной подход – все то, что можно переложить на плечи авторов, - всеми дозволенными и недозволенными приемами, - перекладывается.
Но этого им мало. Они кое-что еще и зарабатывают. Вам недвусмысленно намекают, чтобы вы хотя бы небольшой подарочек преподнесли, в виде, скажем, коробки конфет, торта и т.д. Но главное – это все-таки заполучить от вас деньги на перепечатку вашей рукописи. Это обычно мотивируется перегруженностью машинисток. Но чтобы не вышло какой-либо неприятности, от вас требуют неофициальное письмо, в котором вы даете согласие на перепечатку рукописи за свой счет. Получается вроде бы все правильно, хотя это и противоречит элементарным правилам любого издательства в нашей стране. Перепечатывается ваша рукопись в рабочее время теми же машинистками, которые должны были ее печатать по положению.
Наконец, ваша рукопись сдана в типографию. Вам выплачивается гонорар в размере 65% стоимости договорной суммы. И, как правило, это и все. Расчет производится хитроумно. С вас удерживают стоимость авторских экземпляров. Если раньше издательство автору выдавало бесплатно 50 экземпляров, то сейчас всего лишь 10. Естественно, вам не хватает такого количества книг, особенно, если автор не один, а группа. Ведь надо же кое-кому послать книгу с дарственной надписью. А если учесть, что в последние годы многие книги выпускаются несколькими авторами, то часто не хватает десяти экземпляров, чтобы распределить их между авторами. В силу этого приходится заказывать дополнительные экземпляры за свой счет.
Затем с вас начинают удерживать за графический материал. Его стоимость при расчетах с автором может быть принята от 10 до 20%. Это право издательства, а вернее того работника, который производит окончательный расчет. Но так как он всегда заинтересован в экономическом процветании своей редакции (от этого зависит поощрение ее сотрудников), то рисунки всегда оцениваются, на всякий случай, по самым низким расценкам. Часть текста тоже принимается по заниженным расценкам, на том основании, что в вашей книге не весь материал новый и впервые публикуемый.
В общем, все делается так, что при окончательном расчете вы почти ничего не получаете. Из договорной суммы вам остается всего лишь 65-70%, а остальное остается в издательстве.
Возможно, вы подумаете, я сгустил краски? Нисколько. Вот конкретный пример.
Моя книга «Гравитационные процессы обогащения полезных ископаемых» объемом в 22 печатных листа была издана издательством «Недра». Договорная сумма исчислялась из расчета 120 рублей за каждый печатный лист и составляла 2640 рублей. Я получил аванс в сумме 1600 рублей и 7 рублей при окончательной расчете. Кроме того, 58 рублей с меня удержали за дополнительные экземпляры, которые я заказывал для себя, и налоги в сумме 340 рублей. А остальные 662 рубля непонятно куда делись.
Дело, конечно, не в деньгах. Ведь я всю жизнь писал не ради денег, да и нужды в них я не ощущал. Дело - в справедливости и некрасивом поведении отдельных лиц издательства.
Или вот пример. Центральный институт информации угольной промышленности выпускает сборники по обмену опытом, в том числе и по обогащению углей. Редактировал в то время обогатительные выпуски некто Марголин. Чтобы как-то получать дополнительную зарплату, им был введен довольно оригинальный метод распределения гонорара между участниками издаваемого сборника, выпуска. Он договаривался с заместителем директора нашего института Коткиным о подборе соответствующих авторов для написания брошюр объемом 3 печатных листа. Марголин их издавал с условием, что он получает от этих авторов часть гонорара на правах соавтора.
Я не знаю, как обстоят дела в других редакциях издательства «Недра» и в других издательствах Москвы, но в этой редакции это так.
Думаю, это исключение. Все зависит от подбора кадров, занимающихся подготовкой рукописей к изданию.
Вам, наверное, небезынтересно получить общее представление о работниках редакции «Недра». Позволю себе охарактеризовать некоторых из них. Знаю я их только благодаря тем контактам, которые мне приходилось вот уже много лет иметь с ними дело по изданию своих книг.
Для примера возьму Куник, которая редактировала не одну мою книгу. Куник на вид в то время было лет сорока, сорока пяти, не больше. Рослая, поджарая, неуклюжая, плоскогрудая и довольно сутулая. Лицо желтое, безжизненное, глаза кошачьи, раскосые и сильно воспалены, а волосы неопределенного цвета, по-видимому, в результате неоднократного их перекрашивания. Лоб низкий, длинный и очень острый нос, кончик которого в мороз всегда красный. Рот неприветлив, большой, с увядшими губами. Зубы редкие, покрытые желтизной, а вся шея в морщинах.
Что же касается нрава, то он еще хуже ее внешности – спесивый и упрямый. Она суетна, высокомерна, очень любопытна, склонна к сплетням, злобна, и вдобавок, еще скупа.
Другая сотрудница – некто Шелепина. Хотя она несколько иной конституции, но, в общем, по внешнему виду и характеру нисколько не уступает Куник, а кое в чем даже превосходит.
Балашова – третья сотрудница редакции, внешне тоже не блещет, но значительно лучше, чем Куник и Шелепина. Все бы ничего, но имеет резкий характер. Всегда занята только своими личными делами и вечно чем-то недовольна.
С остальными сотрудниками редакции я меньше знаком и не могу дать им характеристику. Могу только сказать, что их поведение вполне достойно, и они часто улыбаются, когда Куник и Шелепина развязно себя ведут в их присутствии. Наиболее благоприятное впечатление производил заведующий редакцией Акиншин, сейчас он уже не работает. Он стар, ему в то время было более 70 лет. Вдобавок, он сильно глухой, но с помощью слуховых аппаратов слышал достаточно хорошо. Очень строг, но очень дряхлый и управлять подчиненными ему уже было трудно. Его в редакции побаивались, но за его спиной делали свое. Стоит ему куда-нибудь уйти или заболеть, - а болел он довольно часто и длительно, - как его подчиненные во главе с Куник начинали заниматься своими делами.
Как-то позвонила мне Балашова и предложила мою рукопись по водно-шламовому хозяйству перепечатать за мой счет, мотивируя перегруженностью машинисток. Чтобы не задерживать продвижение рукописи, я согласился. Но на второй день появился Акиншин, и все было решено иначе. Оказалось, что рукопись будет перепечатана у них без дополнительной оплаты.
Правда, Балашова, Куник и Шелепина таким решением Акиншина остались несколько недовольны, но я думаю, они эту потерю восполнят в другой раз.
Что же касается Марголина, то, кроме уже вам известного недостатка, у него есть другой, который он плохо скрывает. Его словам доверять нельзя и нельзя верить его обещаниям. Он охотно вам обещает, вселяет надежды и ничего не выполняет. Однако, надо отдать ему должное, – всегда любезен, внешне даже доброжелателен и никогда не грубит.
Как видите, взяточничество еще процветает в нашей действительности. Известно, что взяточничество, как человеческий порок, пришло к нам из прошлых веков. Техника получения взяток от древних времен до начала ХХ столетия, оставалась неизменной, то есть деньги передавались «из рук в руки». Основой взяток прошлых лет были деньги. Но вот настал ХХ век и получение взяток усовершенствовали. Даже само слово «взятка» постепенно уходит из нашего лексикона.
Например, приехало начальство. Местные руководители подносят ему не «взятку», нет, а подарок или, как принято говорить в последние годы «кое-что в дорогу». К тому же это не деньги, какая это взятка? Но если нужно ему подкинуть денег, то делается довольно просто – садятся играть в преферанс и приехавшему высокому начальству местное проигрывает умышленно требуемую сумму. Это уже не взятка, а проигрыш. Обе стороны довольны - и проигравшие и выигравший.
Или второй пример. Хочешь получить «доходное место», скажем, официанта в ресторане или шофера такси, докажи, что ты достоин отблагодарить того, кто тебе помог. Видите, это уже благодарность, а не взятка.
Хочешь издать статью, техническую книгу, - надо принять в соавторы «нужное лицо» и тем самым обеспечить издание, уступить ему не только половину гонорара, но и свой приоритет на публикуемый материал. На языке высокого начальства это тоже не взятка, а покровительство.
Получается так: если рядовой работник взял на производстве какую мелочь – это воровство, если начальник – он «только взял», а если высокопоставленное лицо – «ему положено».
В одной из газет я как-то прочел, что в Киеве живет семья, состоящая из трех детей и родителей. Старший сын в 12 лет стал студентом математического факультета Киевского университета и успешно учится. В этот же университет и на тот же факультет, была принята его 13-летняя сестренка, а самый младший член семьи – 8-летний малыш, прекрасно занимается и родители считают его самым способным их ребенком. В четыре года он уже извлекал квадратные корни из чисел.
Что это таланты или, быть может, особый метод подготовки детей?
По-видимому, они все от природы способные, но главное заключается в методике их воспитания и подготовке, начиная с раннего детства.
Как выяснилось, родители начали с ними заниматься с трехлетнего возраста. Оказалось, дети в таком раннем возрасте все легко воспринимают и очень твердо запоминают. Дети всегда начинают с частностей и лишь потом переходят к обобщениям. Они сначала знакомятся, как бы с близлежащим, затем уже постепенно постигают общее, более широкое. Это объясняется тем, что дети живут настоящим. У них еще нет осмысленного прошлого. Им еще нечего предавать забвению и мало они думают о будущем. Будущее у них вызывает только нетерпение и желание как можно скорее приблизиться к нему. В этот период им надо прививать интерес к знанию. Их мозг ничем еще не отравлен и им все вещи кажутся такими, какими они есть на самом деле.
У детей раннего возраста невероятно развита страсть «хотеть». И чтобы сохранить ее, надо их знакомить с началами наук и именно тогда, когда еще страсть не поблекла. Нельзя все время со своих детей снимать пыль, как с драгоценных безделушек. Надо их с раннего детства приучать к самостоятельности.
Такой метод воспитания детей способствует не только усвоению знаний, но и сохраняет умение «хотеть», будучи уже взрослым. Это им позволит потом делать даже на первый взгляд, невозможное.
Подготовленный таким образом человек может не только настичь кого-то знающего, но и обогнать его. В ребенке надо эту силу зародить, воспитать, а вернее сохранить и развить, ибо у них она всегда обильна, а затем превратить ее в страсть и тогда кажущееся нам маловероятным, для него станет вполне возможным. Ведь у них дарование граничит с дерзостью, которое нужно использовать.
А что можно противопоставить знаниям?
Ничего!
Всевозможные титулы, знания, чины, положение и, наконец, ордена – все это не стоит знаний. Всего этого можно достичь и без особых знаний. Это иногда просто так делается или даже покупается лестью, или создается прихотью высокопоставленных особ. А вот знания – это другое дело. Их не купишь. Они достаются дорогой ценой, ценой собственных усилий, страстей. Ведь стоит измениться общественному строю, как все розданные титулы теряют свою силу. Больше того, даже при одном и том же строе при изменении руководства, как правило, многое изменяется. А знания в любом случае не теряют своей силы и могущества.
Надо ребенку внушить, что самое драгоценное на земле – это человеческая жизнь, и что она невероятно коротка. Тогда человек начинает ценить жизнь. Я не хочу сказать, что ваш ребенок обязательно будет талантливым или даже гением. Но, действуя так, вы достигнете того, что он сможет правильно оценивать факты и давать им верное объяснение. А это уже немало.
Надо приучить ребенка не только к существующей, годами сложившейся школьной системе, - соглашаться с тем, что уже сделано, достигнуто другими, но и к системе думать самому.
Человек, воспитанный так с детства, будет отличаться тем, что не будет плыть по течению без борьбы. Благодаря противоборству самому себе, особенно своим порокам и хмельным желаниям, он всегда будет добиваться цели и не будет захвачен всецело праздностью, бездельем.
Все родители лелеют честолюбивые мечты дать хорошее образование своим детям, чтобы они заняли в обществе подобающее положение. Надежды, возлагаемые на самих детей, не всегда оправдываются. Нужно приложить немалые усилия и родителям, особенно в раннем возрасте своих ребят.
Я уже говорил довольно подробно об успехах нашего Толика, о защите им кандидатской и докторской диссертаций. Ведь моя жена его начала готовить тоже очень рано. Многие считали - мы портим ребенка, а все оказалось иначе. В детстве он с таким глубоким интересом и напряженным вниманием все воспринимал, что с нашей стороны было даже неловко, да, по-видимому, и не разумно, отказывать ему в этом. Он с жадностью впитывал в себя все, что попадалось ему под руку. Он своим любопытством и любознательностью, как бы вынуждал нас питать его новыми для него, еще неизвестными знаниями. У Толика выработалась неотъемлемая детская потребность всегда получать что-то новое, осваивать его и осмысливать.
За все прегрешения мы никогда его резко не ругали, не били и не кричали на него. Мы ему говорили, что нам остается только положиться на него. Ведь все зависит от того, захочет ли он исправиться или нет. Если он сам не поймет и не осудит своих дурных поступков, то тут уж ничто ему не поможет.
Он попал, если можно так выразиться, в рассадник знаний, в МГУ, где пышным цветом и сейчас еще цветут естественные и гуманитарные науки. Он нашел там не только превосходных учителей, но и собеседников.
В беседах с профессорами, например, с В.В.Румянцевым, П.К.Рашевским, а также с академиками П.С.Александровым, А.Н.Колмогоровым, Л.И.Седовым, и многими другими, на специальные и общие темы, дали возможность ему сильно расширить свои знания. Толик не просто был слушателем, он высказывал, и довольно горячо, с подъемом и свои мнения, но делал это почтительно, так как перед ним были пожилые и весьма знающие собеседники. Их терпеливость и дружелюбие сами по себе обязывали Толика соблюдать меру и скромность в выражениях и даже подчеркивать перед ними свою молодость и желание у них учиться.
Его собеседники не только не сердились на Толика за высказываемые им свои мысли, иногда отличные от их идей, но скорее радовались этому. Это позволяло сторонам мыслить вслух, и на этой почве они привязывались друг к другу.
Для своего ума, склонного к глубоким размышлениям, Толик открыл для себя математику, поддался ее очарованию и овладел ее сложным, но прекрасным искусством. В математику, как науку, Толик не вошел, даже не вбежал, а скорее впрыгнул или еще точнее – влетел. Им это было сделано молниеносно. Для этого ему не потребовались длительные годы.
Математика указала ему путь к творческому мышлению и он подчинился этому закону, ставшему для него законом всей его жизни. Это оказало сильное влияние и на его художественное творчество.
Плодовитость и воображение у Толика, когда он рисует или занимается математикой, скорее грешит избытком, нежели скудостью. Об этом говорят его многочисленные рисунки, исследования в области математики, древней хронологии, выполненные им в весьма короткие сроки.
У него нет и не было никаких расточительных наклонностей. Есть одна единственная страсть – работать над собой. Он никогда не стремился к деньгам, но зато очень дорожил успешным осуществлением своих творческих планов.
Сейчас Толик увлечен творчеством и ободрен своими незаурядными успехами. В изобилии следуют одна за другой его работы в области математики, истории и рисования. Они оцениваются довольно высоко.
У Толика продолжается прекрасная пора весеннего цветения его способностей. Он успешно создает целый мир математических теорем, новые ошеломляющие взгляды на хронологию древней истории, а на своих рисунках творит целый мир топологических конструкций, заставляющих обострять человеческую мысль и размышлять новыми философскими критериями.
После защиты докторской диссертации, о Толике и самом факте решения проблемы Плато в классе спектральных поверхностей было сообщено в ряде газет, в частности в «Известиях», «Московском комсомольце», «Вечерней Москве», «Руде право» (Чехословакия) и других газетах. Его фотография экспонировалась на выставке за рубежом «Фотохроника СССР», как молодого ученого, комсомольца.
Как всегда, когда имеешь дело с корреспондентами газет, не обошлось без курьезов, например, в газете «Вечерняя Москва». Один из корреспондентов, посетивший лекции Толика в университете, в своей статье назвал меня, отца Толика, потомственным шахтером только лишь потому, что на его вопрос:
- Кто ваш отец и где он работает?
Толик ответил:
- Горный инженер, работает в Донбассе.
Этого оказалось достаточным, чтобы я попал в потомственные шахтеры, и чтобы это потом повторили и другие газеты.
Все наши знакомые поздравляли нас с необычными, а для многих и неожиданными, успехами нашего сына. Нашлись и такие, которые пытались подчеркнуть превосходство сына над отцом, по-видимому, желая напомнить мне о моих весьма скромных успехах в науке. При таких разговорах я всегда отвечал: «Когда я кладу на одну чашу весов ученость своего сына, а на другую – свою, то я не стыжусь своей легковесности. Я не завидую сыну, а горжусь его успехами. Если бы мог, то даже подражал бы ему во всем. Я рад тому, что я нахожусь в тени сына, а не наоборот. Каждое молодое поколение должно быть впереди своих отцов и матерей, ибо в противном случае вместо движения вперед, человечество будет топтаться на месте».
Когда я роюсь в себе, в своих поступках, взглядах, учености, то нахожу всегда потребность ясно отдавать себе отчет в понимании окружающей обстановки и своих знаний. И чем глубже я проникаю в сущность своей жизни, тем больше она волнует меня. Я занимался не только самонаблюдением, но и самоиспытанием. Благодаря этому, становился более опытным исследователем, расширял свои знания, восприятие, и это шло мне на пользу. Я никогда не был праздным зрителем, деятельно участвовал в жизни.
По мере того, как я освобождался от пелены, мешавшей мне проникать в сущность явлений, я стал смотреть на вещи другими глазами. Так я выработал в себе остроту чувств, последовательность и логику. Свое воображение я всегда пытался соизмерять с действительностью.
В своей жизни я строго придерживался раз сложившегося мнения, но только до тех пор, пока не убеждался в неправоте своих суждений. Стоит в чем-то мне переубедиться, и я довольно легко менял свою точку зрения. В силу этого я часто сегодня мыслю не так, как в прошлом. Всегда что-то частично или полностью менялось, дополнялось, оттачивалось.
Мои мысли и убеждения никогда не были моими тиранами. Я никогда напрасно не терзался. Я был в своих суждениях более гибким, чем упрямым.
Работал я неутомимо, но без лишней горячности, хладнокровно. От этой осторожности мой рабочий пыл нисколько не остывал. Наоборот, то что раньше мне не удавалось, позже решалось вдруг без всякого напряжения.
Я пришел к этому не сразу, а ценой больших усилий. Путь был очень долог. Жизнь моя явилась для меня своего рода факультетом, который я окончил с неплохой оценкой.
Мне кажется, нельзя, будучи даже небольшим ученым, существовать только для себя, для удовлетворения своих потребностей. У ученого любого ранга должен быть долг перед наукой, перед обществом, если хотите, перед собственной совестью.
Тот, кто хочет достичь многого, тот должен прежде всего отрешиться и забыть о самоуспокоении и самонаслаждении. В жизни нельзя отлынивать от жизни, раз ты живой, то надо жить и жить с достоинством. Особенно это важно в молодости, в годы расцвета. Именно в эти годы заключается взрывная сила стремлений к новому, к истине и ее познанию.
Надо всегда изучать самого себя, быть свободным от заблуждений, объективным и тщательно следить за своими мыслями и поступками. Надо сознательно воспринимать свои достоинства и недостатки, чтобы не обманывать себя.
Я старался не отрываться от реальности. Чтобы понять секреты нормальной жизни, чего-чего я только не предпринимал. Я изучал себя и непрестанно следил за другими людьми, хорошими и плохими, наблюдая их жизнь.
Я как бы производил всевозможные опыты над собой, используя полученное от других. Все время экспериментировал и, благодаря этому, сам учился. И все это делалось мною негласно, скорее исподтишка, чем открыто.
Были у меня и неудачи, но именно они научили меня многому и важному. В эти минуты и часы я вел себя так, чтобы жизненные невзгоды не могли меня стереть, испепелить и отдать во власть отчаяния.
Иногда меня мучило состояние, не позволявшее верно воспроизвести то, что так красиво иногда рождалось у меня внутри. Я чувствовал, но выразить на бумаге не всегда удавалось. Несмотря на это, я трудился, и трудное, казавшееся невозможным, делалось для меня привычным, а тогда исполнялось легко. Я всю жизнь прививал себе любовь к творчеству.
Всякий просчет в воспитании самого себя, в оценке масштабов той или иной его составной части, преувеличение или недооценка их значения, грозит нарушением цельности, так как выпавшее звено неизбежно нарушит общий контакт самовоспитания.
Если философы считают творческое состояние следствием внутренних и внешних причин, то для успешного самообразования необходимо детально изучить все эти причины, дабы добраться до полной мобилизации себя, до творческого самочувствия, до вдохновения. Но я всегда помнил, одного вдохновения мало, чтобы что-то творить, так как вдохновение – это счастливый дар природы, который так же легко может быть потерян, как и приобретен. Чтобы этот дар утвердить, нужен еще труд, который делает человека достойным владельцем этого дара. Соединение этих противоположностей создает истинных творческих работников.
Памятуя это, я изучал самого себя и стремился к тому самочувствию, которое позволяет сказать: я действую, я существую не зря.
Не знаю, удалось ли мне это в полной мере, но я добился того удовлетворения, которое приносит человеку труд, а это уже немало.
Я никогда не придавал значения снисходительной лести в мой адрес. Расцвет самомнения и самовлюбленности ведет к болезни – параличу трудовой и особенно творческой деятельности.
Каждый вершок своей удачи я добивался огромными усилиями, иногда с боем с самим собою.
Мне приходилось наблюдать не раз, когда иные научные сотрудники завидуют старшим, уже достигшим успехов, злословят или ропщут и выражают недовольство отсутствием возможностей проявить себя. Я не помню, чтобы зависть терзала меня.
Когда происходило мое формирование, как исследователя, меня не только увлекали «близкие» радости, то есть результаты, до которых, как говорят, рукой подать, но и те, которые были еле заметны на горизонте, более «далекие». Именно «близкие» и «далекие» часто в жизни определяют успехи исследователя.
В молодые годы я был главным образом воплотителем чужих замыслов, а позже – сам стал вроде «закройщика», хотя не чуждался и самой «сшивки».
Жизнь всегда считалась загадкой. И многие люди даже не пытаются ее разгадать. Они просто хотят пользоваться минутой потому, что не верят в себя, в свои силы, в то, чего можно достичь. Они летят в неопределенном направлении без всяких стремлений и надежд. А жить – это значит, взявшись за плуг, всю жизнь пахать. Даже, если у вас будет борозда кривая, все равно пашите. Пусть лучше такая будет борозда, чем никакой. Поэтому невольно задаешь себе вопрос:
- А что ты совершил хорошего за свою жизнь?
Ведь нельзя же прожить свою жизнь так, что она затеряется в безымянных наносных слоях, оставленных целыми поколениями. Надо свой труд чем-то пометить, чтобы он был виден другим, и какое-то время после вас был заметен, хотя бы вашим детям.
Если внимательно присмотреться к моей жизни, то она почти полностью была посвящена служению долга. Я не придерживался того принципа, когда люди обращаются к кому-либо лишь затем, чтобы что-либо иметь для себя. Всегда пытался вносить свою лепту, вместо того, чтобы что-то «прихватить». Не знаю, насколько мне это удавалось, но я делал то, что считал правильным. Конечно, что правильно, а что нет – это сложный вопрос, но я руководствовался своим разумением и совестью. Свою совесть я всегда оберегал.
Я не искал ни материальных выгод, ни славы. То, что я не добился высокого положения, скорее делает мне честь, чем умаляет мои достоинства.
Никогда не рассчитывал на счастливый случай. Я не принадлежал к тем людям, которые после утомительного дня и плотного обеда, сидя у себя дома, мечтают о высоком положении, о больших деньгах – обо всем том, чего у них, по их мнению, недостает. Я был занят более благородной деятельностью. Я не знаю, многого ли я достиг или нет, - об этом судить не мне, - но всегда делал не только то, что делают все, но и то, чему немногие посвящают себя.
Нет ничего удивительного в том, что люди часто объясняют свою творческую бездеятельность неумением, отсутствием каких-то особых способностей, условий и времени. Это вызывается неверием в себя. Они просто погрязли в своих мелких личных желаниях. Им и в голову не приходит, что они могли бы многое сделать. Свои поступки они пытаются оправдать неизбежной необходимостью, объективностью. Эти люди забывают, что они - мыслящие существа и наделены таким богатством, как мышление, позволяющее нам руководствовать не инстинктом, а разумом.
Конечно, каждый человек является своего рода загадкой. Я не исключение. Поэтому меня часто разбирает любопытство и беспокойство правильно ли понял себя? Сумею ли я хотя бы на склоне лет правильно оценить и сформулировать как бы закон, по которому протекала моя жизнь? Мне как-то задали необычный вопрос:
- Как вы думаете, какой вы человек?
Как это ни сложно, но кое-что мне хочется все же сказать о себе.
В обществе меня вполне можно терпеть, то есть я довольно сносный человек. Характер у меня довольно беспокойный. Мне бывает трудно отделаться от раз запавшего в голову чего-либо. В известной мере я любопытен. Любопытство одна из сильнейших человеческих страстей. Я не эгоист, хотя бы потому, черты моего лица далеко не строги, а известно, чем правильнее черты лица у человека, тем он эгоистичен и самодоволен – так говорит народное поверье. Не обладаю я и достаточной трогательностью.
Честен ли я?
Это очень щекотливый вопрос. Многие утверждают, что честность есть самая благородная человеческая добродетель.
Так ли это? Давайте взглянем на вопрос более реально. Ведь, если представить абсолютно честного человека, то мне кажется, он не смог бы прожить и двух дней, вращаясь среди нас, обремененных житейской мудростью.
Абсолютная честность не всегда способствует успехам в жизни. Если вы хотите нормально жить, то должны быть не абсолютно, а умеренно честным. То есть должны иногда, в силу необходимости, кривить душой, ибо во многих ситуациях ваше честное и откровенное поведение может навлечь на вас несправедливые неприятности. Иногда приходится и промолчать и даже сказать неправду.
Поэтому надо различать вынужденную нечестность от нечестности намеренной. Вынужденная нечестность иногда оправдана, а вот намеренная – никогда и ни при каких обстоятельствах.
Вынужденная нечестность присуща всем, в том числе и мне, а вот намеренная – только льстецам, хитрецам и интриганам. Но, так как я не одарен этими качествами, то и не подвержен намеренной нечестности. Доказательством этому является мое общественное положение. Я не достиг того, чего добиваются подобные личности, я оказался у подножья.
Мы так свыкаемся с высказыванием мелкой неправды друг другу, что часто не замечаем этого и считаем это нормальным. В самом деле, разве можно сказать откровенно все, что мы думаем друг о друге, о своих знакомых, начальстве, прямо в глаза?
Конечно, нет! В этом нет жизненной необходимости. Наоборот, то, что мы скрываем друг от друга, помогает нам поддерживать нормальные отношения. Это компромисс, являющийся сущностью разумных отношений между людьми.
Мы часто врем друг другу без запинки, но, в большинстве случаев, это безвредная ложь. А то, что безвредно, - допустимо.
Когда кто-либо показывает свое творение, мы сразу думаем, как нам поступить, что сказать и как оценить. Сразу рассыпаться в похвалах вроде бы неудобно, да многие и не хотят этого делать. Заговорить об этом слишком поздно, может показаться обидным. Льстиво восторгаться, значит фальшивить. Оценивать холодно – обидно хозяину. А сказать правду мы не всегда готовы, да и вызванная обида будет бессмысленной.
За спиной мы говорим друг о друге все, и на это никто не обращает особого внимания и не осуждает. Но тоже самое сказать в глаза мы не решаемся: нетактично, да во многих случаях и нелепо.
Как ни странно, но в так называемом «свете» изо дня в день многие без особой в том нужды и злобы злословят друг на друга, и все мирно обходится. Они встречаются, мило беседуют, исполнены лучших чувств, а стоит им расстаться - и они вновь порочат друг друга.
Вот в такой обстановке мы и вынуждены иногда уклоняться от истины и чуть-чуть пренебрегать честностью. Выходит, все говорят об абсолютной честности, а на деле ее нет. Люди свыклись с этим. Когда они слышат честный разговор, то часто считают его слишком откровенным и их часто это ошарашивает.
Все сказанное не значит, что мы все нечестны. Наоборот, я хотел только обратить ваше внимание на очень сложные отношения между людьми, которые нужно трезво оценивать, используя свою гибкость, компромиссы. Разумеется, в тех случаях, когда речь идет о принципиальных вопросах, там нет места никаким уступкам.
На ваш вопрос о честности я ответил полно.
Если вас интересует вопрос – справедлив я или нет, то отвечу так. Человеческую несправедливость философы измеряют только его занимаемым положением или точнее, его властью. Чем человек могущественнее, тем он может больше себе позволить несправедливых поступков. Я же никогда не занимал высоких должностей и не был могущественным. Следовательно, не имел больших возможностей быть несправедливым.
Чтобы жить нормально, без мелочных тревог, нельзя создавать у себя в мозгу идеал абсолютной справедливости, не допускающей никаких компромиссов. Требовать от всех абсолютной справедливости – невозможное дело. Быть абсолютно справедливым – это значит предъявить к человеку непомерные и невыполнимые требования. Стремление в жизни к абсолютному – является чисто романтической фантазией.
Я всегда остерегал себя от собственной лжи. Ведь главное в жизни – не лгать самому себе.
Я не космополит и даже не полурусский, я весь с головы до ног – русский. Моей «русскости» хватило бы на двоих, если не больше. Чтобы жить на чужбине, надо уметь жить по местным обычаям и нравам. Я не умею, а кое-как приспосабливаться не люблю и не хочу. Если для некоторых наша страна является только географическим понятием, временным убежищем, то для меня она еще и Родина.
Если я кого-либо и облагодетельствовал, то не ради собственной выгоды. Я не желал иметь под рукой неудачников, как это делают другие, чтобы за оказанную услугу сделать их своими должниками и в случае необходимости, соучастниками каких-либо махинаций.
Как человек я мало чем интересен. Если в чем-то немного занимателен, как утверждают мои знакомые, так это только в изложении своих суждений на бумаге. В беседе я скучен. В моей речи отсутствует пышная цветистость, сопровождаемая театральными жестами, зато монотонности и длиннот сколько угодно, которые у слушателей вызывают сон.
Люблю ли я мечтать, фантазировать?
О, да! Это одна из любимейших моих тем. Моя фантазия очень пышная и дерзновенная. Это меня оживляет и вдохновляет. Я никогда не мирился с тем, что есть, я не был схимником. От фантазии я испытывал и испытываю высокие чувства и потому всегда стремился вперед, даже к невозможному.
Я никогда не плыл по течению без борьбы. Всегда добивался цели, ведя борьбу, но не так как некоторые, которых борьба захватывает и они живут только борьбой, как таковой, часто переходящей в ненужные споры и даже скандалы, нет, я боролся ради дела.
Больше того, я саму борьбу даже ненавижу и в своей жизни всегда старался уходить от нее, не ввязываться ни в какие истории. Зато работать над решением какого-либо захватывающего вопроса я любил и трудился с охотой.
Я изучал людей, чтобы познать не только их скорлупу, но и ядро, глубину их суждений и действий. И чем больше я познавал человечество вообще, тем больше я его любил и тем больше открывал в людях пороков. Это - парадоксальное явление.
Многие подробности моей деятельности уже выпали из моей памяти и я об этом очень сожалею. То, что я отдал обществу многое - это бесспорно, но делал я это скуповато, не в полную силу и вот теперь я готов, на склоне лет, жертвовать многим. Я стал как бы щедрее.
Многие меня считают добрым. Это не совсем так. Когда я творю добро, то всегда подчиняюсь рассудку, чувству долга, а настоящей доброты, природной, стихийной, бессознательной, я в какой-то мере лишен. Я просто, несколько суховат.
Иногда я кажусь недостаточно чувствительным. Но это не значит, что я черств. Я не избегаю чувствительности и не лишен ее, но я как бы скрываю ее, сохраняю, ибо чувства быстро гибнут, если ими запросто швыряться.
Меня самого часто разбирает любопытство трус или нет? Чего я больше всего боялся в жизни?
Сразу отвечу – храбрецом я себя никогда не считал. Но я и не трус. Трусость – любопытное чувство. Мне не пришлось его испытать в полной мере. Говорят, оно не лучше страха, который часто является следствием трусости. Например, пьяниц я не столько боюсь, сколько не выношу их и потому стараюсь держаться от них подальше. Внешне это может показаться трусостью, но это не так. Это можно объяснить скорее осторожностью, чем трусостью. Быть одному, скажем в квартире ночью, где-либо в уединении, я не боюсь, но это неприятно.
Больше всего я всю свою сознательную жизнь боялся сделаться отпетым лентяем и особенно приспособленцем, в наше время это если и не модно, то уж слишком заразительно.
Я часто спрашиваю себя: есть ли в мире нечто такое, что могло бы победить во мне страсть и любовь к жизни, к действию?
Конечно, есть. Это разочарование и всякое отвращение к жизни, к ее прелестям. Но так как я свободен от ненужного исступления и ни тому, ни другому не подвержен, то всю жизнь шагал в ногу с современностью. Жажда к жизни у меня с годами росла. Я не болтался в женском обществе, где меня могло бы бросать от одной к другой, словно корабль, потерявший управление. Природа меня пощадила и не снабдила желанием восторгаться такой жизнью.
Мне всегда хотелось жить и понимать смысл жизни, и я жил по влечению своих страстей, по влечению сердца, а не вопреки логике, как это иногда случается с некоторыми.
О своей работоспособности можно сказать так. У меня часто бывала унизительная расслабленность, которая обессиливала мой организм и ум, ослабляла творческое вдохновение, вызывала отвратительную и мучительную внутреннюю пустоту. Я старался с этим недугом бороться и мне это удавалось.
Меня как-то спросили:
- Как вы поступаете, когда у вас испортилось настроение?
Я ответил, у меня, как и у многих, очень часто одно настроение сменяется другим: скорбное – сосредоточенным, а тревожное – ясным и уравновешенным.
Я очень чувствителен к своим промахам, что часто заставляет меня быть недовольным самим собой. Иногда я себя считаю равным нулю и даже отрицательной величиной и меня берет какая-то досада, самоосуждение, за сделанное – что-то не так сказал, незаслуженно кого-то обидел, или из-за какого-то пустяка разнервничался. Вроде бы и повода не было для раздражения, а все-таки внутренне, а иногда и внешне, расстроишься и даже вспылишь. Потом и сам не рад.
От чего это с людьми происходит, от молодости или невоздержанности?
У меня, скорее всего, от недостаточной воздержанности, терпеливости и подсознательного тщеславия. Часто бывает так, что хотелось выглядеть сдержанным, а оно не получилось. Выходит, я показывал себя другим, не в том свете. Вот это и есть то самое тщеславие, которое незаметно для нас портит нам настроение.
Я старался не грустить, ибо грустный вид не соответствует хорошему тону. Имея грустный вид, значит, вам чего-то недостает, в чем-то вы не добились успеха. Это значит выставлять себя в невыгодном свете.
Грусти я всегда предпочитал «скучаемость». Ведь, когда вы скучаете, то в невыгодном положении находится тот, кто не мог вас развлечь или окружающие вас условия, навеявшие скуку. К тому же, от скуки легче избавиться, чем от грусти.
Я люблю иногда подшучивать над другими и отделаться от этого в мои годы весьма трудно. Это уже у меня в крови, но шучу я совсем безобидно и, к сожалению, не всегда остроумно. А это не страшно ни для того, над кем я добродушно посмеиваюсь, ни для меня, прожившего годы и получившего благодаря этому, хотя и неустановленное законом, но оправданное житейской мудростью, право.
Я не малодушен, хотя в моей жизни и были минуты, в которые меня охватывало отчаяние, но врожденная жажда жизни всегда мне мешала поддаться чувству уныния и приступу отчаяния.
Вообще, я старался себя не огорчать, но это не всегда мне удавалось. Уж очень сложная и разнообразная окружающая нас среда: иногда вынуждающая поддаваться плохому настроению. Как избежать этого, не знаю. Это очень запутанное дело. А вот как вывести себя из мрачного состояния, я знаю.
Прежде всего, нужно ввести себя в рабочее состояние, увлечься любимой работой и вы незаметно для себя постепенно воодушевитесь, а воодушевленному человеку не свойственны горести. Они стушевываются и вы полностью отдаетесь во власть мечты, тайн вашего занятия и восхитительной фантазии.
Только так вы обнажите свои скрытые возможности и используете их по воле ваших благородных желаний.
Ну, а если поддаться чувству печали, что тогда?
Ответ довольно прост. Одних постигает рыдание и отчаяние и они готовы на самые крайние меры в отношении себя, других – озлобление и месть, а третьих – безропотное согласие с судьбой и опускание до омерзительных пороков.
Все это не то, что требуется для человека в несчастные минуты и часы жизни. В эти мгновения, как раз нужны рассудок и здравомыслие, которое можно обрести не при падении духом или озлоблением, а в воодушевлении себя на творческие, хотя и маленькие, но подвиги, на то, что ошеломляюще может подействовать на вас.
Надо увлечь себя мощью своего ума, своей страстью, активной деятельностью. А ведь человеческие потенциальные возможности в этом отношении, неограниченны. Тогда вы испытаете потребность дать волю не личным горестям, а жизненной силе. Той силе, которая у нас зря трепещется, как натянутая струна и терзает нас, нарушая покой. Ее отрицательное действие надо превратить в положительное, чтобы она торжественно провозгласила полный расцвет вашей творческой энергии.
Вы тем самым, из неверующего в себя, вечно терзающегося судьбой человека, превратитесь в человека жаждущего с полным правом покорять еще неизведанное для вас. Вы станете восприимчивым, а не равнодушным, свободным от всяких схоластических влияний, восстающим против несправедливости и постигнете те контрасты, которые являются законом жизни.
Те, кто еще не выработал в себе эти качества, пусть обратят самое серьезное внимание на эту сторону жизни, и если они хорошенько вникнут в суть этого вопроса и преодолеют свою инертность, то это и есть мой ответ на ваш вопрос.
Я прекрасно понимаю, что делать различные открытия, раскрывать глубокие тайны человеческого хотения и ощущения не так просто. Это дело, как вы знаете, гениев. Они для этого и существуют. Но это не значит, что мы, смертные, не должны и не может себя совершенствовать и познавать. Надо всегда помнить, жить – это значит действовать. Надо верить в себя. Твердую основу в своей внутренней жизни находит только тот, кто ясно осознал, в чем его призвание и всем пожертвовать этому. Надо осознавать свои силы и подчиняться им.
Надо обладать даром распространять вокруг себя атмосферу теплоты. Словом, улыбкой, интересом, проявленным в людях, создавать такую теплоту, в которой легко проявлять дарование и симпатии.
Если взглянуть на мое прошлое, начиная с того дня, когда я стал самостоятельным, то мне кажется, я существовал не напрасно. Моя жизнь, если и не была яркой, но она была объемной, весомой и имела реальное очертание. Она не была чем-то текучим, бесформенным, обыденным, как полузабытый сон, неуловимый при пробуждении. Я ее помню хорошо, а это уже ценно.
Я не придерживался никаких догм, а довольно удачно соразмерял свои склонности с действительностью. Я не ограничивал себя слишком узкими рамками, но и не распылялся. То, что я сделал за свою жизнь – это не так много и похвастаться особенно нечем. Но для меня, человека с посредственными способностями, по существу рядовому человеку, не так уж и мало. Я никогда не страдал ложным призванием. Может быть, потому я на многое и не рассчитывал, но задуманное в силу своих способностей, мне всегда удавалось. Я старался никогда не брать лишнего в сравнении с тем, что я мог поднять и никогда не преувеличивал свою силу. Наоборот, я часто сомневаюсь в своих возможностях, несколько преуменьшал ее. Но никогда и не отказывался от посильной ноши.
К авторитетам отношусь с большим почтением, но не со слепой верой в их взгляды и утверждения. Тщательно исследую их работы и потом составляю свое суждение не только на основе прочитанных работ, но и на основании собственных размышлений.
В жизни я много совершил ошибок, но они помогли мне ощутить те прекрасные часы творческой радости, которые довелось мне пережить. Чтобы вам не солгать, скажу – в моей жизни не так уж часто были резкие подъемы и падения, удачи и переживания. Моя творческая деятельность протекала относительно ровно. Может быть, потому я никогда не терял равновесия. Рецензенты моих работ были всегда относительно сдержаны как в восхищении, так и поношении.
Хотя я много времени посвятил в своей жизни специальности и много написал научных работ в этой области, но я никогда не был рабом своей профессии, всегда находил время и возможность размышлять, задумываться над окружающим меня миром. Это основной закон моей жизни, которому я следовал всю сознательную жизнь.
Я старался защищать себя от самого себя, старался не обмануться на свой счет, быть искренним перед собой. Все это в какой-то мере помогло мне стать более прозорливым, чем мог бы быть, если бы я имел об этом другие представления, другие чувства, которые часто обгоняют опыт. Я боялся постигать действительность только одним воображением, а старался вносить в мои суждения результаты наблюдения, результаты опыта. Старался не только «знать», но и «испытать». В своих призваниях я не заблуждался, так как никогда им безоговорочно не доверял. Моя терпеливость к себе оградила меня от принятия поспешных решений и помогла мен раскрыть свою подлинную личность, свою подлинную сущность, свое «Я».
Тот, кто не нашел себя в себе, тот прожил свою жизнь нельзя сказать, недостойно, а скорее бедно, без творчества, без нужных человечеству страстей. Ведь вся опасность заключается в постепенной потере в наших глазах новизны уже вам известного. Неожиданность исчезает и интерес к ней у нас угасает. А вот сменяемая новизна составляет соль нашей жизни.
В общем, когда просматриваешь ход своих мыслей и начинаешь восстанавливать всю цепь ассоциаций, идя в обратном направлении по пути, по которому ты шел вперед, получается прелюбопытная картина. Видишь хорошее, но тут же замечаешь и плохое, упущенное, недоделанное.
Я думаю, вы не осудите меня за малое количество приводимых мною фактов из собственной жизни. Это вызвано не бедностью моей жизни, а непривлекательностью фактов. Вот почему я немногословен в этом отношении.
Я всегда старался не слишком огорчаться от постигших меня невзгод, ибо в каждом несчастье есть и светлая сторона. Ведь истина познается в преодолении препятствий, порожденных противоречиями.
Одним из моих недостатков являлась открытая любовь искренности, кротости, дарования и честности. Поскольку я этого никогда не скрывал, то те, кто не мог претендовать на эти качества, мною как бы унижались еще сильнее. Я это делал не умышленно и не подчеркнуто, но для того, кто не чувствует к себе расположения других, это в какой-то мере становится обидным. Я всегда был прямым, но еще в большей степени сдержанным.
По своему характеру я склонен к снисхождению и могу все простить, кроме, разумеется, несправедливости и бесчеловечности.
Никогда не пытался отплатить тем, кто мне причинял неприятности. Я против них не имел злобы, ибо злоба – это опасная гордыня. Этого я опасался, ибо это было бы только во вред мне и могло сделать меня похожим на тех, кто этим занимался, и которые из-за этого являются несчастными людьми.
Я даже в детстве не пускал в ход кулаки, как другие мальчишки, хотя многим это покажется странным и не таким уж достоинством. Мне легче было усваивать знания, чем нравы и обычаи драчунов. Я рос в обстановке, воодушевлявшей меня к познанию всего того, что увлекает человеческий мозг. Меня не тянуло прыгать, лазить по деревьям и т.д. Это возможно плохо, но я не придавал этому большого значения.
Меня иногда компрометировала в глазах других моя неспособность бездельничать. Я всегда что-то делал. Ну, а всякий, кто что-то делает, не всегда удостаивается лестным вниманием тех, кто ленится.
В праздном обществе я скучен. Не умею веселиться, ловко балагурить и развлекать других. Я не очень светский человек и в общении с людьми бываю неуклюжим. В большом свете чувствую себя почти чужим и беспомощным. То нахожусь не на месте, то говорю тогда, когда лучше всего помолчать. Мое поведение иногда противоположно сложившемуся общественному порядку. Например, все пьют, веселятся, а я не умею ни того, ни другого. Своим присутствием нарушаю порядок в обществе, установившееся равновесие. А ведь сохранение равновесия – одно из главных стремлений интеллигентного общества и даже противоборствующих государств. Мое присутствие в обществе часто является диссонансом и совершенно не согласуется с общим тоном. Вот почему я не всегда с большой охотой посещаю увеселительные компании.
Такое неумение весело себя держать в обществе вызывает у меня излишнее напряжение, от которого быстро устаешь и теряешь вкус к так необходимой человечеству праздности.
Я не любил смаковать любовные истории – как они начинаются, как протекают и чем кончаются. Я их не хвалил и не порицал, но делать из них выводы и обобщения любил. Эти истории трогали меня не сами по себе, не своей наготой и пикантностью, а отношениями людей и теми страстями, которые толкают людей идти на тот или иной риск.
Если вы не хотите слишком скучать, то доставьте себе и другим удовольствие хотя бы рассказом о больших и малых происшествиях из вашей жизни, но только откровенно, ничего дозволенного не утаивая и ничего не искажая. Поступив так, ваш рассказ обязательно получится ясным и занимательным.
Если внимательно изучить нашу жизнь и затем правдиво ее донести до слушателя, то это единственное, что увлекательно в человеке. Такой рассказ явился бы не выдумкой писателя, не искаженной копией, а оригиналом.
Разыгрывать из себя то, чем в действительности не являетесь, очень опасно для вас, да и неблагодарно.
И еще. Надо помнить: дарование – тоже почти ничто (хотя оно и необходимо), если его не сопровождает усиленный труд. Без труда талант – это фейерверк, который на одно мгновение ослепляет, но быстро тухнет и ничего после себя не оставляет.
Но о талантах особый разговор. Мы часто у талантливых людей находим зло, которым они причиняют вред другим. Но надо всегда сопоставлять зло и сделанное добро. Гений сотворил нечто, что и через тысячу лет будет волновать людей, вызывать восхищение. Все будут спрашивать, кто он, из какого народа? И все будут завидовать этому народу. Пороки и недостатки гения были только при его жизни, и их уже нечего опасаться. Они - кратковременные и малозначащие, в сравнении с его бессмертными творениями. Что из того, что Вольтер не отличался кротостью? Об этом можно сожалеть. Но, глядя на его творения, Вольтер всегда нам кажется великаном.
Человечество делится на две категории. Одна из них - многочисленная (почти все человечество) и является обыкновенной. Эта часть, служащая для рождения себе подобных. А другая – измеряется единицами, в лучшем случае десятками – это необыкновенные люди, так называемые гении.
Если первые - консервативны и живут уже установившимися нормами поведения и знаний, то вторые, наоборот, стремятся сказать новое слово, нарушают традиции. Они - разрушители старого и создатели нового.
Если обыкновенные люди - люди настоящего, то гении – люди будущего. Первые численно преумножают человечество, а вторые двигают его вперед.
На вопрос, что я чувствую, когда меня хвалят, могу ответить: я ведь человек и лесть мне не чужда, как и всем остальным, без исключения. В минуты моего восхваления, - а это может исходить от истинных друзей и от недругов, - у меня всегда два чувства. Одно - воспринимает лесть, особенно, если она исходит от порядочных людей, а второе - сдерживает меня, препятствует первому.
Ведь вас могут восхвалять за действительные заслуги, но могут - с какой-то целью - за мнимые. И то, и другое, при безрассудном доверии может весьма отрицательно отразиться не только на вашем поведении, но и работоспособности.
Я не тщеславен в такой степени, чтобы быть слишком самоуверенным и самовлюбленным. Все это не для меня, человека посредственных возможностей. Но то, чего я достиг своим трудом, - а достиг я не так уж многого, - ценил и сейчас ценю. Это мне доставляет удовольствие.
Как видите, я тоже тщеславен, то это тщеславие другого сорта, здоровое и исходит не от самовлюбленности, а от разумного и посильного труда.
У меня часто возникает вопрос: кого из людей надо больше всего любить?
Обдумывая, я пришел к выводу, что мы часто любим людей или себя за то, чего не знаем.
Чтобы полюбить человека, не надо знать его истинное содержание, его подноготную. Мы обычно любим «спрятавшегося человека», но стоит ему чуть раскрыться, показать свое истинное лицо, как сразу же пропадает и наша любовь. В жизни мало открытых людей.
Человек, которого мы рассматриваем вблизи, всегда проигрывает, так как на нем нет теней, скрывающих недостатки, а далекие туманные очертания человека, сглаживают его недостатки и часто вызывают уважение.
Разумеется, я допускаю существование среди нас открытых людей, которых можно «любить и вблизи». Но чаще мы встречаемся с людьми, которые в силу своих дурных качеств или требовательной натуры, скрывают от нас свои пороки, и мы в своей любви к ним часто заблуждаемся.
Мы часто любим людей как бы издали, на расстоянии, тогда, когда мы их хорошо не видим. Но стоит к ним приблизиться, присмотреться, как мы замечаем их пороки. Таких людей уже любить нельзя. Если они имеют интересную внешность или очень содержательны, ими можно любоваться, но не любить.
Людей, которых можно любить вблизи, очень мало, исключая, конечно, маленьких детей. Детей всегда можно любить вблизи, так как они еще не обрели пороков и тех навыков и приемов игры, с помощью которых взрослые скрывают свое настоящее лицо.
Детей мы любим не только за то, что они маленькие, беспомощные и потешные, но и за то, что они естественнее взрослых, неподдельные, полностью открытые. И тот, кто из них эту естественность сохранил, будучи уже взрослым, тот в какой-то мере лишен житейской наносности.
Если мои некоторые мысли, на ваш взгляд, ошибочны, то пусть они останутся законсервированными на страницах этих воспоминаний, чтобы на них взглянули те, кто будет жить значительно позже нас. Я хочу сохранить эти строки для будущего века, который, вероятно, в своем стремительном потоке прогресса безжалостно уничтожит наши порочные нравы, суждения и отношения. Тогда все сказанное мной будет выглядеть куда привлекательнее, чем сейчас. Я на это надеюсь.
Мне знакомо чувство угрызения совести, часто порожденное сознанием своей беспечности. Я чаще сержусь на себя, чем на других. Это поддерживает мою работоспособность и некоторую веру в себя. Я никогда не поступал так, как некоторые чувствительные, но не деятельные натуры. Они считают окружающий их мир скукой, тупостью и убожеством. Себя они считают жертвой какой-то случайности, а вот где-то там, за ее пределами, им грезится необъятный мир величия и счастья.
Я не таков. Я человек действий. Возможно, небольших, но действий. Всегда стремился вперед и был объят беспокойным движением. Ведь жизнь – это вихрь. Все кружится, так кружитесь и вы, иначе замкнетесь, отстанете и постепенно потухнете.
Мои товарищи над моим поведением иногда потешались. Но я в одиночестве читал, сравнивал, обдумывал и копил знания.
Вы можете, пожав плечами, сказать, что мои рассуждения отличаются безвкусицей, тщеславным прихорашиванием и убожеством. На это, со свойственной мне возрастной умеренностью, отвечу, что я попытался подытожить свои слабости и достоинства. На большее не рассчитывал.
Я понимаю, что мои личные, интимные воспоминания не имеют для вас того интереса, той цены, которую представляют для меня. Но воскрешение давно прошедших дней, событий, вызывает у меня особые чувства, краски и силу прошлого.
Возможно, я это плохо изложил. Но излагать свои мысли красочно и последовательно – это тонкое искусство и весьма редко кому удается.
Чтобы хорошо знать людей, надо их наблюдать не только тогда, когда они искусно играют роль, но и тогда, когда становятся естественными, самими собой. То есть, когда они - в одиночестве, в семье, когда сердятся, нервничают, ссорятся, но главное, когда не знают, что за ними кто-то наблюдает, не чувствуют этого. В эти минуты их притворство затмевается вырвавшейся наружу действительностью.
Для познания человека есть два пути: один – это кого-то познавать. Путь тяжелый, с бесчисленными извилинами. А другой – это познавать себя и через самопознание понимать других. Это более правильный путь.
Благодаря этому, вы получите возможность глубже заглянуть внутрь себя и своей нравственной жизни. У вас произойдет перемена не только в ваших взглядах, но и образе жизни. Вы постигните то, чем являетесь и чем должны быть.
Нельзя ради житейского благополучия приносить в жертву душевный пыл, воспоминания прошлого и стремление в будущее – все это не способствует подвижности ваших мыслей.
Воодушевившись воображением, можете прозреть и легко одолеть житейские трудности.
Я старался придерживаться мнения, что человеческая воля все может преодолеть. И мне это часто удавалось. Моя жизненная дорога - по зависящим и независящим от меня причинам - была усеяна колючками. Несмотря на это, я шел твердо, и многочисленные колючки не могли меня остановить.
Человек, желающий стать чем-то большим и лучшим, чем он есть, должен познавать себя. Для этого надо воспринимать воздействие богатых натур, но при этом нельзя жертвовать собственной оригинальностью и индивидуальностью. Многие глубоко заблуждаются считая, что стать знающими они могут лишь в том случае, если будут уподобляться великим людям во всем. Такое слепое подражание приведет, скорее, к потере своей индивидуальности, и в результате вы не сможете стать ни тем, кого вы копируете, ни самим собой.
Ведь за то, что мы живем, созерцаем, претерпеваем счастливые и несчастные повороты судьбы, мы очень дорого платим, отдаем за все это дни и годы, пока запас этих монет у нас не иссякнет. Так будьте же бережны и не растрачивайте понапрасну время, отпущенное вам природой.
Я, разумеется, сужу о жизни не по книгам, ибо между литературой и нестоящей жизнью мало общего.
И далее. Возможно, кое-кому покажется странным, что я до некоторой степени занимаюсь саморекламой. Но сейчас, когда у меня прошло утро, первая половина жизни, и вторая уже подходит к концу, к закату, пришла пора подвести итоги жизни и деятельности. Я уже не опасаюсь обвинений. На склоне лет я куда более уравновешен и самокритичен, чем в молодости. У меня нет претензий кого-либо учить. Я только хочу ясно осознать чего еще не хватает нам.
Чтобы у вас не сложилось впечатление о моей хвастливости, прошу обратить внимание, что я неоднократно употребляю такие слова, как «пытаюсь», «стараюсь». Пытаться и стараться – это только полдела, и еще не значит, что я достигал желаемой цели. Пытаться и достичь – разные понятия и это в какой-то мере является для меня оправданием.
Все, что здесь рассказано, предназначено не столько для проживших жизнь, сколько для тех, кто в этом нуждается и может вынести для себя некоторые полезные мысли. Говорю для того, чтобы кое-кто из вас в своей жизни никогда не сворачивал с шоссе на обочину.
