О характере Миллера и его положении внутри Академии написано особо. Цитируя статью А.Б. Каменского, сообщу о его неоднозначных отношениях с Ломоносовым. Ведь среди обывательского мнения Миллер прославлен более всего его конфликтом по "норманскому вопросу", однако первая стычка с Ломоносовым у Миллера началась сразу же по возвращению последнего из Сибири, очевидно, на национальной почве:

"Уже на пятый день по приезде Миллера в Петербург произошло событие, имевшее для Миллера весьма неприятные последствия. Именно тогда произошёл известный конфликт членов Академии с адьюнктом М.В. Ломоносовым. Профессора подали президенту Академии прошение не допускать Ломоносова на свои заседания. Миллер, который, по словам Пекарского, "не терпел противоречий и никогда не спускал тем, кто, по его мнению, так или иначе унижал его звание академика", принял в демарше академиков деятельное участие. Ломоносов же "однажды объявил, что никогда не простит ему именно этого участия"." (стр. 380)

http://www.pran.ru/cgi-bin/pran.cgi?img=3484
http://www.pran.ru/rus/personalst/pran.html?pers=3484

Очевидно, что Ломоносов, по своей широкой натуре не мог навсегда сохранить враждебность Миллеру, который участвовал в заговоре против него, скорее, из чувства самосохранения (о чём умалчивает миллеровед), будучи не в состоянии дистанцироваться от "немецкой мафии", к которой вынужденно принадлежал. Мы увидим, что, несмотря на такое неудачное знакомство, впоследствии у Миллера с Ломоносовым были-таки какие-то общие дела. Что видно по следующему эпизоду с профессором-"невозвращенцем", который в значительной мере характеризует не только Миллера, но и традика-миллероведа:

"Эпизод с Крекшиным был лишь первым в ряду серьёзных служебных непрятностей Миллера, тем более опасных, что в 1747 г. он, дабы не покидать Россию, вынужден был принять российское подданство и подписать с Академией новый контракт. Правда при этом он получал звание российского историографа и должность ректора университета при Академии, но одновременно оказывался ещё более зависимым от академического начальства, чем прежде. Надо полагать, подписывая контракт, Миллер испытывал большие сомнения: с одной стороны, работа в Петербургской Академии наук, сопровождаемая необходимостью постоянной борьбы за удовлетворительное жалование, бесконечными придирками, подозрениями и кознями Шумахера, с другой - достаточно ясная перспектива научной карьеры на родине, где приобретённых в России знаний и опыта с лихвой хватило бы на много лет успешной научной работы. Но, видимо, российская история, заниматься которой по-настоящему можно было только в России, притягивала его куда сильнее. И Миллер сделал выбор, окончательно связав свою судьбу с этой страной.

Иначе поступил коллега Миллера по Камчатской экспедиции профессор И.Г. Гмелин. В 1747 г. он получил от Академии отпуск для поезки за границу, причём Миллер и Ломоносов подписали совместное за него поручительство. Когда в августе 1748 г. стало ясно. что Гмелин в Россию возвращаться не собирается, обоим профессорам "до окончания дела и до указу" вдвое уменьшили жалование. Ломоносов впоследствии утверждал, что согласился поручиться за Гмелина "ласканием Миллеровым" и из-за доброго отзыва о Гмелине С.П. Крашенинникова." (стр. 382)

Интересно узнать, что Миллер к этому времени уже стоял на "патриотической" позиции Ломоносова (и этот факт стыдливо обходит комментарием русофоб-миллеровед, считающий огромной для себя и для Миллера неприятностью жить в этой стране, традика хватает на то, чтобы саркастически насмехаться над немытым Ломоносовым, посмевшим чему-то учить Великого иностранного литератора Вольтера: действительно, - считает низкопоклонник,- какова наглость! со свиным рылом да в калашный ряд):
http://www.pran.ru/rus/personalst/pran.html?pers=3651

"... в марте 1757 г., ... когда правительство Елизаветы Петровны по инициативе И.И. Шувалова обратилось к Вольтеру с предложением написать историю России в царствование Петра I. Как известно, Ломоносову и Миллеру было поручено снабжать Вольтера необходимыми материалами. Ломоносов был обижен тем, что поручение было дано не ему, пытался поучать Вольтера и принудить его работать по предложенному им плану. Но, надо полагать, Миллер был обижен ничуть не меньше, ведь он к тому же официально носил звание российского историографа. В результате и появилась статья ("Предложение, как исправить погрешности, находящиеся в иностранных писателях, писавших о Российском государстве"), основная мысль которой в том, что русскую историю должны писать прежде всего отечественные историки."(стр. 389)

Несмотря на эпизодические "ласкания", отношения Миллера с Ломоносовым находили поводы для конфликтов.

"Спустя короткое время положение Миллера усугубилось из-за скандала, связанного с письмом к нему Ж.Н. Делиля. Крупный французский астроном, работавший в Петербургской Академии наук с 1726 г. и помимо астрономии занимавшийся изучением и составлением географических карт, копии которых отправлял во Францию, в 1747 г. покинул Россию и порвал с Академией какие-лбо отношения, всячески пороча её в глазах европейской научной общественности. Академикам было запрещено переписываться с Делилем и сообщать ему чего-либо, касающееся русской науки. Миллер, по крайней мере внешне, солидаризировался с официальной точкой зрения, считал поведение Делиля предательством и впоследствии немало сил потратил на опровержение печатавшихся Делилем историко-географических материалов. Между тем было перехвачено письмо Делиля Миллеру, написанное ещё в 1747 г., по пути в Европу из Риги. В письме, хоть и несколько туманно, говорилось о некоей договорённости учёных о совместной публикации каких-то компрометирующих Академию документов. Для расследования дела была учреждена специальная комиссия, посадившая миллера под домашний арест и несколько раз его допрашивавшая. Характерно, что расследованием занимались не Тайная канцелярия или какое-то иноесудебно-следственное учреждение, а Академия, причём полицейские функции выполняли, и вполне охотно, сами профессора." (стр. 383)

Интересно было бы поинтересоваться у Миллера в этот момент - каких следователей он бы предпочёл? Профессионалов-заплчников из Тайной канцелярии или своих коллег по Академии иных наук?

"Нравы тогдашней Академии наук как нельзя лучше характеризует тот факт, что 20 октября 1748 г. академики В.К. Тредиаковский и М.В. Ломоносов учинили в квартире Миллера обыск, в ходе которого "во всех его камерах, ящиках и кабинетах осмотря, сколько сыскать могли, взяли". При обыске у Миллера были обнаружены многочисленные родословные таблицы, что вызвало особое недовольство руководства Академии, а Ломоносов и спустя много лет, в 1764 г., вспоминал, что Миллер якобы "вместо самого общего государственного исторического дела больше упражнялся в сочинении родословных таблиц в угождение приватным знатным особам". Именно на них, по-видимому, намекал Ломоносов и когда утверждал, что дело о письме Делиля было замято благодаря "просьбам миллеровых при дворе приятелей". Впрочем ни о каких высоких покровителях Миллера достоверно не известно. До конца своих дней Ломоносов был склонен подозревать историка в нелояльном отношении к России, т.е., попросту говоря, в политической неблагонадёжности. Только в свете этого может быть понята и правильно оценена вся история взаимоотношений двух выдающихся учёных." (стр. 383)

Следуя методологии уважаемого миллероведа-традика, необходимо вторично отметить, что его позицию можно правильно понять и оценить лишь принимая во внимание, что его работа была представлена в печать 20 октября 1995 года. То есть - в самый разгул ельцинского "демократического" погрома русской культуры и космополитическо-олигархического засилья во всех средствах массовой информации. Очевидно, что традисторик, привыкший держать хвост по ветру угождал распространяемой в то время официальной точке зрения, и неизвестно - что написал бы он сегодня, несмотря на то, что ничего существенного с тех пор не произошло, а изменилась лишь риторика под которой продолжается геноцид в России. Касательно же дел историческо-академических интересно бы выяснить - кто из академиков обыскивал и держал в застенке самого Ломоносова?

Собственно говоря пора перейти и к преславутому "норманскому вопросу", как его освещает традисторик. Забеая несколько вперёд, замечу, что традик принимает сторону раннего Миллера, а сам Миллер, в конце-концов принял точку зрения Ломоносова.

"В течении многих лет Ломоносов был убеждён, что Миллер только и занимался выиискиванием "пятен на одежде российского тела", а в его сочинениях было "множество пустоши и нередко досадительной и для России предосудительной". На деле же за спором двух, может быть, самых ярких личностей в Петербургской Академии наук XVIII в. стояло разное понимание задач историка и целей исторического исследования. И это особенно ярко проявилось в 1749 г. во время знаменитой дискуссии по "норманскому вопросу" и при обсуждении в созданном Шумахером Историческом собрании Академии глав "Истории Сибири".

Дискуссия по "норманскому вопросу" была инициирована тем же Шумахером и его ближайшим помощником Г.Н. Тепловым, предложившими собранию обсудить "диссертацию" Миллера "О происхождении народа и имени Российского". Основная её идея была связана с доказательством скандинавского происхождения Рюрика и названия "Русь". Идея была не нова и в сущности лишь развивала положения теории Г.З. Байера, основывавшегося на том, что в финно-угорских языках слова обозначающие шведов, имеют корень, близкий по звучанию к слову "Русь"." (стр. 383-384)

Насколько смехотворно звучит эта аргументация из уст учёного традика, придерживающегося "норманской версии"! Мы можем понять - сколь ничтожна фактическая база этой, мягко говоря "науки", что было бы и извинительно Миллеру и его учителю Байеру, которые не знали русского языка и потратили немало сил, чтобы, намеренно или нет, фальсифицировать русскую историю. Однако с традисториков, которые сегодня не могут уже просто игнорировать дказанные положения науки (в частности, научной хронологии Н.А. Морозова и А.Т. Фоменко) и спрос особый. Для холуев будет и палка потолще.

"Идя ещё дальше, Байер и Миллер делали вывод об организующей роли варягов в создании русского государства. Для Ломоносова подобная трактовка была неприемлема как антипатриотическая". (стр. 384)

Тут наш миллеровед делает подлог, вешая на Ломоносова жупел "патриота", расхожий в 1995 году. Суть-то ведь в том, что идея о роли варягов, как написал и сам традик,- есть только "вывод" Баййера и Миллера, в то время ничем не подкреплённый документально. И который получил "подтверждения" пройдя "творческие лаборатории" норманистов. Поскольку все, так называемые "летописи", сообщающие идею Байера, были обнаружены в постбайеровское время, а ПВЛ (Радзивилловский список), найденная и популяризированная Байером и Миллером на немецком языке ещё в начале 30-х именно в этом месте содержит вклеееный лист, взамен выдранного родного.

"Поддержанный профессорами Н.И. Поповым, В.К. Тредиаковским, И.Э. Фишером, С.П. Крашенинниковым и Ф.Г. Штрубе де Пирмонтом, он отрицал варяжскую этимологию слова "Русь" и доказывал происхождение варяжских князей от племени роксолан. Аргументация Ломоносова покоилась в основном на "Сказании о князьях владимирских" - литературно-публицистическом сочинении XVI в., в котором генеалогия русских князей возводилась к римскому императору Августу через легендарного Пруса и которое должно было служить подкреплением притязаний Москвы на византийское наследие. Другим источником Ломоносова был созданный в XVII в. "Синопсис" - историческое сочинение, к середине XVIII в. уже сильно устаревшее." (стр. 384)

Редкостная дурота и тупоумие традика и здесь проявляется. Что значит - "сильно устаревший" исторический источник? Это что же, напрямую утверждается, что те же самые летописи являются устаревшими в сравнении с "Краткой историей КПСС"? Или в историческом исследовании надо опираться на учебники самого последнего года издания, пренебрегая источниками? По сути, именно в этом месте излагается методологическое кредо традисториков, позволяющее им со скоростью стука менять свои концепции в угоду начальству.

"Миллер, несомненно, знал источники по русской истории лучше Ломоносова, и с позиций тогдашней исторической науки его аргументация была едва ли не безупречной." (стр. 384)

Такое утверждается при том, что Миллеру для работы с русскими текстами требовался переводчик! Какой глупости не придумают традики, ради оправдания своих суеверий?

"При том для Миллера была важна прежде всего научная истина, в то время как Ломоносов видел в "норманском вопросе" аспект политический, связанный, как ему казалось, с ущемлением русского национального достоинства." (стр. 384)

Опять наш традик совершает подлог. Норманский миф и придуман был немцами, ради ограничения имперских амбиций России перед лицом поднимавшейся из захолустного состояния Европы. А русско-византийское происхождение мировой империи - было непререкаемым положением доромановского времени, стоявшего на исторической традиции. И настоящих учёных прежде всего возмущала бесцеремонная ложь и фантазии заезжих модернистов, нахватавшихся поповской лютеровой учёности.

"Как справедливо заметил М.Н. Тихомиров, Ломоносов "возмущался миллеровскими работами не потому, что Миллер говорил о значении варягов, а потому, что тот, повторяя Байера, практически отрицал какое-либо развитие культуры у древних славян.

Нет никаких оснований подозревать Миллера в каких-либо антирусских настроениях и предубеждениях. Напротив вся его жизнь и деятельность подтверждает слова Шлёцера о том, что "в отношении достоинства России" он был "горячим патриотом". Дело было именно в понимании научной истины и её значения. По мнению Миллера, она не должна была зависеть от политических пристрастий и конъюктуры. Историк "должен казаться без отечества, без веры, без государя,- писал он,- все, что историк говорит, должно быть строго истинно и никогда не должен он давать повод к возбуждению к себе подозрении в лести". Ломоносов, напротив, требовал, чтобы историограф "был человек надёжный и верный и для того нарочно присягнувший, чтобы никогда и никому не объявлять и не сообщать известий, надлежащих до политических дел практического состояния ... природный россиянин... чтоб не был склонен в своих исторических сочинениях ко шпынству и посмеянию"." (стр. 384)

А наши традики, стало быть, несогласны с этим историческим кредо Ломоносова. О чём догадаться и без подсказки Каменского было можно.

По-моему уместно в этом месте напомнить, что Миллер вскоре отказался от идей Байера. В 60-х годах он опубликовал "Краткое известие о начале Новагорода", где "историк вновь коснулся вопроса о происхождении русского народа, на сей раз возводя славянскую государственность к племени роксолан." (стр. 391)

Но возвращаясь на 10-15 лет ранее, мы увидим громкие баталии:

"Острота дискуссии подогревалась и свойствами характеров двух её участников. "Каких же не было шумов, браней и почти драк! - вспоминал впоследствии Ломоносов.- Миллер заелся со всеми профессорами, многих ругал и бесчестил словесно и письменно, на иных замахивался палкою и бил ею по столу конферентскому." "Если учесть,- комментирует эти слова М.А. Алпатов,- что Ломоносов был тоже человек крутого нрава и ходил тоже с палкой, то нетрудно себе представить всю ожесточённость этих учёных баталий".

Впрочем не это предопределило итог спора. Научная истин, конечно же, совсем не интересовала тогдашних руководителей Академии, но, как отмечал тот же Алпатов, "варяжский вопрос родился не в сфере самой науки, а в сфере политики. Став затем научным, он не только не утерял свою прямую связь с политикой, но, напротив, навсегда оказался связанным со жгучими национальными и политическими вопросами современности". Впоследствии крупнейшие русские историки М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин, М.П. Погодин, С.М. Соловьёв, В.О. Ключевский практически без возражений принимали норманскую теорию, и лишь в конце 30-х годов уже ХХ века "норманская проблема" вновь приобрела особую остроту. С этого времени, как подчёркивают современные исследователи, "воинствующий антинорманизм становится одним из священных знамён советсткой исторической науки, а его представители занимают почётные места в научной иерархии" {Из статьи Думина С.В., и Турилова А.А. 1991 г.}. Здесь не место вдаваться в существо спора норманистов и антинорманистов. Достаточно сказать, что окончательно точка в нём ещё не поставлена, а многие исследования последнего времени, в том числе археологические, указывают на правоту ряда положений, высказанных Миллером. Впрочем, позднее он трактовал появление Рюрика с братьями на новгородской земле в качестве предводителя военной дружины, насильственно захватившей власть в Новгороде. Важнее другое: совершенно беспочвенны обвинения против Миллера - историка, человека и патриота.

Политическая подоплёка дискуссии предопределила административный характер её завершения: "скаредную диссертацию" Миллера велено было предать огню, а сам он на год был переведён из профессоров в адьюнкты." (стр. 385)

По моему большому убеждению, сочетание таковых качеств, как "историк" и "патриот" есть несусветная глупость, мимикрия историков под требования политики. Историк своим делом занимается не от патриотизма - это было бы не профессионально. Аналогично тому как валютная проститутка выбрала себе ночное занятие не от неземной любви к иностранным мужчинам. Профисторик - это вроде как приглашённый тамада на чужой свадьбе (и зачастую им удаётся быть чужими даже родившись, как они говорят "в этой стране"). А что уж говорить о Миллере? Неужели он приехал из Германии в Россию от "патриотизма"? За длинным рублём он приехал из скупой и захудалой Европы к богатому и расточительному двору. И взяли его не от его любви к России, а за другие качества, которыми он, должно быть обладал. Вполне вероятно, что Миллер на этом месте принёс меньше вреда, чем какой-нибудь "природный русак", которому не повезло на этот раз.

Но возвратившись к Ломоносову, отмечу, что очередное столкновение с Миллером у него произошло по поводу его 5-томной "Истории Сибири":

"Не обошлось и без очередного столкновения с Ломоносовым, который резко выговорил Миллеру за то, что тот в своей "Истории" назвал разбойником завоевателя Сибири Ермака. "О сём предмете,- полагал Ломоносов,- должно писать осторожно и помянутому Ермаку в рассуждении завоевании Сибири разбойничества не приписывать". Когда же Миллер, отказываясь изменить первоначальный текст, предложил убрать его вовсе, Ломоносов заметил, что "буде оные рассуждения, которые об его делах с нескольким похулением написаны, не могут быть переменены, лучше их все выключить". Между тем и в этом случае Миллер вовсе не собирался очернить Ермака и лишь излагал ту научную истину, какую мог извлечь из имевшихся в его распоряжении источников, ведь легенда о разбойнике Ермаке была широко распространена и в летописях, и в исторических преданиях." (стр. 386)

Фантазирует наш традик,- ну как без этого? А причина в том, что в традистории почему-то под "наукой" разумеют оценочные суждения, опирающиеся не на факты, а на их истолкование убогим умом.

Однако, Миллер не унимался, в 1761 году он напечатал новую работу "Опыт новейшей истории о России" где объявил, что его "должность историка требует, чтоб обо всём объявить бес пристрастия" и взялся за историю Смуты. Человеку сродно взирать на доброе дело ... яко обыкновенное, без великого восторга. Но злое возбуждает ужас, когда живо изображается. Пускай порок примет вид добродетели, сколь долго может, время делает оной извесным и мерским".

"Эти актуально звучащие и сегодня рассуждения автора первого в отечественной историографии труда по истории Смуты ему не помогли. Уже в январе 1761 г., когда "Опыт" Миллера на русском языке ещё не появился, а был известен лишь по немецкой публикации, в "Sammlung Russische Geschichte", президенту Академии наук было подано представление, в котором, в частности, сообщалось, что "Миллер пишет и печатает на немецком языке смутные времена Годуновы и Растригины, самую мрачную часть русской истории, из чего чужестранные народы худые будут выводить следствия о нашей славе" (Ломоносов М.В. т. 10, с. 232)" (стр. 391)

Дальнейшая часть статьи, вроде бы о Ломоносове не упоминает, хотя интересно было бы узнать - не Миллер ли издавал труды Ломоносова после смерти последнего? Об том, вроде бы я читал положительные известия. И буде так, - это прибавило колеру в этой истории.