Александра I с великой княгиней Екатериной Павловной.
Приискание жениха великой княжне.
Александра I об австрийском императоре Франце.
Притязания Наполеона на руку великой княжны Анны Павловны.
Императрица Мария Федоровна о жениховстве Наполеона.
Последствия отказа Наполеону.
Взгляд императора Александра I на русских военоначальников 1812 года.

Неутомимый исследователь 18 века Великий Князь Николай Михайлович подарил русскую публику новым ценным трудом. Августейший историк опубликовал переписку между императором Александром Павловичем и его младшею сестрою, великой княгинею Екатериною Павловною. С первых же писем читатель убеждается, что беседа брата с сестрой носит самый нежный, задушевный и откровенный характер и касается самых разнообразных предметов, от вопросов чисто личных, до важнейших государственных дел. Поддерживая переписку с любимой сестрой, Александр Павлович, против обыкновения, был с нею особенно откровенен, вполне уверенный, что ничей посторонний глаз не увидит его писем. В издании Августейшего историка, подробно реферируемом в “Истор. Вестн.” А.Б. Михайловым, опубликовано всего 118 писем Александра к сестре и 100 писем к нему великой княгини. К этому основному материалу приложены 51 записочка Александра Павловича, несколько писем императрицы Марии Федоровны, письма к государю герцога Ольденбургского, завещание великой княгини и отрывок из воспоминаний княгини Ливен о пребывании Александра Павловича и его сестры в Лондоне летом 1814 года. Не останавливаясь на отдельных характерных для корреспондентов черточках и более мелких, хотя и любопытных для историка вопросах, затронутых в их переписке, мы отметим лишь наиболее выдающиеся события, которых касались они в своих письмах. В 1807 году великой княгине Екатерине Павловне исполнилось девятнадцать лет, и императрица – мать была озабочена приисканием ей жениха. Задача была возложена на русского посланника в Париже князя А.Б.Куракина. Пока князь объезжал европейские дворы, сватовство возникло само собой. Претендентом на руку великой княжны явился австрийский император Франц, вторично к этому времени овдовевший. Несмотря на то, что ему тогда было уже 38 лет, Екатерина Павловна отнеслась к его сватовству вполне сочувственно. “Император сделал счастливыми обеих своих жен, несмотря на то, что они отличались противоположными характерами. Он дал доказательства того, что может быть хорошим мужем, а это уже много”, писала она брату. “Мне кажется, - читаем мы в другом письме: - что раса принцев разделяется на две части – порядочных, но мало способных людей, и людей умных, но отвратительных. Первые конечно лучше”. Император Александр отвечал ей следующим письмом: “Никто в мире не уверит меня, чтобы этот брак мог принести вам счастье. Я желал бы, чтобы вы были осуждены остаться 24 часа в обществе этого человека. Пусть я не называюсь своим именем, если у вас не пройдет всякое желание к браку с ним”. Характерный отзыв о своем союзнике, которого Александр Павлович, очевидно, должен был хорошо изучить. Против этого матримониального брака оказалась и императрица Мария Федоровна, и он потерпел крушение. “Могу вам сообщить самое приятное, - писал государь сестре в сентябре 1808 года из Эрфурта: - о вас больше не думают”. К этому времени, впрочем, и сама великая княжна уже не думала об австрийском императоре, и ее, как и брата, занимал Наполеон. В дни тильзитского свидания, когда, казалось, дружба между Александром и Наполеоном окрепла окончательно, Екатерина Павловна могла читать такие строки в письме брата: “Что скажете вы о происходящих событиях? Мне проводить дни с Бонопартом, быть с ним наедине целые часы! Я спрашиваю вас, не похоже ли все это на сновидение? Пробило уже полночь, и он только что вышел от меня. Ах, как бы я хотел, чтобы вы были невидимым свидетелем того, что здесь происходит”. “Бонопарт уверяет, что я не более, как глупец, - пишет он через несколько дней из Веймара; - но rira le mieux qui rira le dernier!” 1809 год был поворотным в жизни Екатерины Павловны. В Петербург явились самолично два претендента на ее руку: принц Леопольд Кобургский, будущий первый король бельгийский, недавно скончавшийся, и принц Георг Ольденбургский. Великая княжна отдала предпочтение второму, и 18 –го апреля состоялось их бракосочетание. Муж великой княгини был назначен главноуправляющим путями сообщения и генерал-губернатором тверским, новгородским и ярославским. Местопребыванием молодые избрали Тверь, где для них был построен обширный дом с садом, получивший название Тверской дворец. В России теперь осталась одна невеста – великая княжна Анна, младшая из дочерей императора Павла. Относительно ее возникло еще более опасное сватовство, чем было с ее сестрой. “Наполеон разводится и бросает взоры на Анну, - писал государь в Тверь, - Я сказал матушке, что, конечно, она одна вправе располагать моей сестрой и что я сделаю все, что она хочет. Мое мнение таково, что в виду всяких затруднений, недоброжелательства и ненависти к Наполеону было бы менее неудобно отклонить, чем принять это предложение”. Так как о сватовстве Наполеона к великой княжне Анне Павловне существовало несколько версий, то мы позволим себе привести выдержки из первоисточника, т.е. из письма самой императрицы Марии Федоровны к ее старшей дочери. Письмо это писано в Тверь из Петербурга 23-го декабря 1809 года. “…Александр прибыл в Гатчину в среду 21-го. Он хмурился, хотя и старался показать, что он в хорошем настроении. После обеда мы остались вдвоем и он сказал мне: Maman, вы требовали от меня, чтобы я, когда меня что-нибудь беспокоит, открывал вам причину моего беспокойства. Теперь есть такая причина. Ради Бога, не перебивайте меня и дайте мне докончить, ибо дело это слишком важно и может иметь весьма серьезные последствия в зависимости от того, какое решение будет принято. Прибыл курьер из Парижа. Там происходят необыкновенные вещи. Развод с императрицей состоялся, и акт развода скоро будет обнародован. Куракин сообщает мне, что семья Наполеона хочет, чтобы он женился на своей племяннице, дочери Люсьена. Но он как говорят, имеет виды на Анну. Другие же утверждают, что выбор падет на дочь императора Франца. Вы знаете, что я не придавал значения таким слухам, когда дело шло о Кате, но теперь я им верю. Судите сами, могу ли я не беспокоиться? Личность этого человека говорит против него. Последствием отказа будет обида, недоброжелательство, подвохи в мелочах, ибо нужно знать человека, который, наверно, почувствует себя оскорбленным. Если он выберет эрцгерцогиню, он вступит в союз с Австрией и возвысит ее нарочно, чтобы нам навредить. Если от нашего отказа будут вредные последствия, то что скажет народ? Я нахожу, что это дело одно из самых несчастных, которое только могло случиться. Если отказать, то что отвечать, на что сослаться?” “Государство - с одной стороны, мое дитя – с другой стороны, Александр – государь, которому отказ может причинить неприятности, несчастия. Принять предложение – значило бы погубить мою дочь, а еще Бог знает, были бы устранены государственные несчастия. Это жестокое положение”. Такими словами характеризует императрица – мать свое настроение. “Прибыв в Гатчину, - пишет она далее, - Александр зашел ко мне и показал акт, подписанный Румянцевым и Коленкуром, в силу которого вычеркивается название “Польша”, дается обещание никогда не увеличивать владений великого герцогства варшавского и не восстанавливать Польского королевства. “Мои опасения оправдываются, - сказал он мне. – После подписания акта, Коленкур официально сообщил, что развод состоялся, и прибавил, что было бы хорошо, если бы связи, соединяющие обе империи, укрепились еще более нерасторжимым образом. Румянцев ответил, что эти связи и без того очень тесны, но Коленкур несколько раз возвращался к этому в тех же выражениях, на что Румянцев отвечал молчанием. Может быть, это молчание помешает Коленкуру идти далее. Но великий Боже, кто может отвечать ему, если этот несчастный человек заберет эту мысль в голову?” В конце концов решено было отвечать Коленкуру, что великая княжна Анна Павловна еще слишком молода, недостаточно развита физически, и что народ был бы более доволен, если бы она по примеру сестры, выйдя замуж, продолжала оставаться в России. Александр Павлович верно оценил последствия отказа Наполеону, и в числе причин, приведших в конце концов к войне 1812 года, это неудачное сватовство сыграло свою роль. Из переписки за 1812 год отметим замечательное письмо императора Александра, написанное 18-го сентября, т.е. спустя две слишком недели после Бородинской битвы. Нигде так откровенно и так определенно не выражались взгляды государя на вождей армии, как в этом письме. “Что может сделать человек, как не следовать своему крепкому убеждению? – писал император. – Только оно и руководило мной. Оно и заставило меня назначить Барклая командующим первой армией благодаря репутации, которую он составил себе в прошлые войны с французами и со шведами. Оно же вселило в меня мысль, будто он превосходит своими знаниями Багратиона. Когда это убеждение окрепло еще более, вследствие ошибок, которые этот последний наделал в настоящей компании, то я менее всего считал его способным командовать обеими армиями под Смоленском. Хотя я не был доволен всем, что мне пришлось видеть от Барклая, тем не менее, я считал, что он не так плох в стратегии, как другой, который не имеет о ней никакого понятия. Наконец, по моему мнению, у меня в то время не было более способного, которого можно было поставить на это место”. “Совершенно неверно, будто бы генерал-адъютант Кутузов передал мне решительные представления со стороны генералов, находящихся при армии. Он прибыл просто для того, чтобы дать мне отчет о событиях, разыгравшихся в окрестностях Витебска. На предложенный мною самим вопрос он мне сказал, что в армии считают и Барклая, и Багратиона одинаково неспособными командовать такой большой массой и что в армии желали бы иметь Петра Палена (того самого, что руководил заговором против императора Павла). Не говоря уже о вероломном и безнравственном характере этого человека и его преступлениях, стоило вспомнить только то, что он уже 20 лет не видал неприятеля и последний раз, когда он участвовал в бою, был только бригадным генералом”. “В Петербурге я застал все умы настроенными в пользу назначения главнокомандующим Кутузова: это был общий голос. Зная этого человека, я сначала было воспротивился, но когда и Ростопчин мне сообщил, что вся Москва желает, чтобы командовал Кутузов, находя, что Барклай и Багратион неспособны на это; и когда Барклай, словно нарочно, делал под Смоленском глупость за глупостью, мне оставалось только уступить общему желанию, и я назначил Кутузова. Я теперь думаю, что при тех обстоятельствах, в которых мы находились, я не мог предпринять ничего иного, как склониться в пользу того из трех генералов, одинаково мало способных быть главнокомандующим, на которого указывал общий голос”. 1812 год оказался роковым не только для брата, но и для сестры. Посещая госпитали Ярославля, принц Ольденбургский заразился горячкою и 14-го сентября скончался, оставив после себя единственного сына, принца Петра Георгиевича Ольденбургского, снискавшего впоследствии большую любовь и популярность своей благотворительной деятельностью. Чтобы развеять тяжелое настроение, охватившее великую княгиню после смерти ее супруга, весною следующего года она предприняла путешествие по Европе.

“Новое слово” №2 за 1911 г., стр.131-134.