|
от Статина из его ЖЖ, может и нельзя без спроса, но извините, не утерпел, спасибо:
http://statin.livejournal.com/34910.html#cutid1
Резьяне
Резьяне (Resiani), как сообщает "Словарь Брокгауза и Эфрона", славянское племя, живущее в северной Италии, в долинах реки Резьи (Resia) или Белой и реки Учьи (Ućja, Uccea), т. е. Волчьей; образуют отдельную общину в округе Моджио, провинции Удине. Многие резьяне и сегодня думают, что их предками были русские.
И.И.Срезневский в 1841 году побывал в долине Резья и описал жизнь и быт резьян.:
" Проезжая по большой Вено-Миланской дороге из Дуньо через Кьюзо в Белу = Резиуту (Resiuta), видишь влево над собою стремнины гор: за этими горами долина резиянская, Val di Resia. У Белы = Резиуты горы раздвоятся, давая проход речке Резии, впадающей тут в Клюшку воду (Fela = Бела? Она втекается слева в Тальяменто). Здесь над каменнистым ложем речки, по отлогости гор, слева проделана, за три года перед этим, довольно покойная шоссейная дорога в долину. Идя этой дорогой четверти три часа, встречаешь крест с образом Богоматери. Святая Дева представлена сидящею на облаках, поддерживаемых двумя Ангелами, а два другие сверху венчают ее короной. Под образом подписано: “S. Madonna e protetrice del commune di Resia”. Тут граница собственно долины резиянской.
Дорога идет далее через деревню Белу (tä na Bili) и чрез борго Липовец (Ljipovac), и оканчивается на середине долины в борго Равенце (tä na Rawanci), иначе называемом Prato della madonna. Около небольшой площади стоят тут приходская церковь Успения, di S. Maria Assunta di Resia, дом приходского священника, приходское училище, три гостиницы (osterie), и две липы, священные в предании резиян. Гостиница у лип лучшая: тут путник может получить довольно покойную комнату, с видом в долину.
Лучше впрочем оглядеть долину с колокольни Успенской церкви. В длину она не более 6 верст, в ширину в самом широком месте не более 2 верст. Горы, из которых некоторые до июня покрыты снегом, поднимаются стремнинами со всех сторон (Вот названия этих вершин, начиная от входа в границы обчины: над пограничным крестом поднимается Ruštja, далее следуют Zaháta, H’sló, Pÿsty hözd, Särt, Tianin, а против них с другой стороны долины идут к границе: Baba, Kÿla, Prwálo, Muzac = Muzy, Škarbina). Все они составляют высокий вал, кое-где более поднявшийся, кое-где несколько залегший, повсюду в вершине своей голо-каменистый и утесистый. Между вершинами Тианином и Бабой берет начало свое Резия, и искривленным полукругом с востока к юго-западу течет вдоль по долине. В трех верстах от ее истока впадает в нее Поток (Potók), немного ниже другой поток Бермен (Bärmän) и верстах в двух ниже его Черный поток (čärny potók), все три слева. Меньше горные потоки текут в Резию с обеих сторон, меж камнями и зеленью, приметные только по журчанию. Каменистое дикое побережье Резии и потоков, в нее впадающих, как и вообще всех вод в этих местах, раз в десять шире самого ложа. От побережья поднимаются зеленистые наклоны (brjehi), потом выше равницы (rawnice), во всей долине одинаково возвышенные над водой; далее поднимаются полонины (planine) – плодоносные отлогости, покрытые травой или лесом (hözd), а за ними начинаются утесы гор (klanci, róby), кое-где поросшие редким лесом, а более голые. Жилища большею частию помещены на равнинах окруженные полями и деревьями, из которых прежде всего бросаются в глаза липы, поднимающиеся вверх как тополи, высоко столбами (боковые ветви их подрезывают для корма коровам, и от этого они растут вверх). Все вместе представляет картину прекрасную, но вместе и пустынную, дикую; серого цвета камня вдвое более, нежели зелени, а вода блестит едва заметно.
Русский войдет в эту долину не как чужой: его поймут хоть сколько-нибудь, его примут ласково, радушно. Я вошел в долину (28 апреля, 1841) с капелланом резиянским и с женщиной резиянкой, несшей на плечах, кажется, муку. Глядя на меня, эта женщина не могла удержаться от смеху. “Да что-же это смеешься ты так странно, поглядывая на синьора?” – спросил ее капеллан. – “Как же!” – ответила она: “вы говорите, что синьор живет Бог знает за сколко мил от нас, и пришел поглядеть на нас, а говорит так, что его можно понять. Мне и верится, и не верится, – и смешно.” И она опять начала смеяться; и поминутно распрашивала меня, как называется то и другое по-русски, и опять смеялась. Подобно этой женщине, никто в Резии не слыхал о России, хоть и не одна она с родственным чувством услышит русские звуки. В Равенце, плебан (священник) Одорико Бутоло, старик лет семидесяти, обрадовался моему приходу всем сердцем. “Резия и Россия – одно и то-же”: это его любимая поговорка, и ею он начал. Он говорит по-итальянски, по-латини, по-французски и по-немецски, но со мною хотел непременно говорить по-славянски: “Мы русские, мы поймем друг друга.” Плебан заметил мне между прочим, что Резия должна быть в России известна. Граф Потоцкий проездом из Италии остановился в Беле = Резиуте. Резияне случились там с виноградом, и предлагали ему “kupit wina”. Славянские звуки изумили графа; он стал распрашивать, откуда эти люди, велел провести себя в долину, провел в ней ночь, и записал Отче наш. Солдаты русские заходили тоже в Резию, и говорили с жителями очень свободно... Плебан вообще решительный руссоман; это впрочем помогает ему, кажется, и быть патриотом для своей долины. – Ему-то и отчасти капеллану его, Петру Манини, обязан я большею частию тех сведений, которые читатель найдет в этой записке.
Жителей в Резии по схематизму 1841 года, 2,767. Каждогодно рождается от 70 до 90, умирает от 60 до 70, браков бывает около 10–12.
Народ большею частию среднего роста, хорошо сложенный, довольно красивый, впрочем без особенной характеристики физиогномии; крепкий, здоровый. Зобастых и кретинов, которых так много в соседних немецких горах, тут вовсе нет.
Люди веселые, без сильных страстей.
Месть была когда-то подчинена особенному закону, но теперь и этот закон и она сама остаются только в предании: место мести заняла теперь любовь помогать друг другу, все жители долины кажутся как бы одним большим семейством.
Все они свободны, платя обычную подать. В церковном отношении они составляют один приход, кроме главных четырех деревень (tä w Solbici, tä w Oseani, tä na Njiwi, tä na Bili); есть еще в долине четыре борго (tä na Rawanci, tä u Ljipowca, tä w Kurytisu, tä na Učei), и несколько малых поселений (na Kryžecich, zamlyn, Holištje, Martin na lazu, Hözd, Ljištjáca, Stary mlyn, na Čärnÿm potoci, u Čärnÿm potoci, pod Rúštju, Hospodnÿci). Из этих поселений замечательно Успенское (na Hospodnÿci): оно близ пограничного креста; жители сохраняют о нем предание, что тут жил их общий предок, пришедши из какой-то “Рушии”; дети его переселились в Белу и построили церковь во имя Св. Юрия, который до сих пор остается патроном всей долины.
Постройка домиков (khjiža) и домашнее устройство почти как и всюду во Фриуле. Все домики выстроены из камня (pötj) и покрыты черепицей (črepica). Бедные довольно бедны: прямо с надворья входишь в избу (ispa), совершенно закоптелую; кругом лавки (mize, deske), над лавками полки с посудой (poljice za posodbo; в середине или в стороне каменный помост (ohnjištje), на котором раскладывается огонь, а над ним висит котел (štarjeda), в котором приготовляется полента. Утром и вечером изба наполняется дымом, так что невозможно вой c этой избой, тоже прямо с надворья, другая небольшая, с постелью, без печи (kryžica, čumnata). Подле домика стоит хлев (chljiwc) для коровы и свиней, обваленный хворостом для топления. Впрочем только у бедных такие жилища. У зажиточных домик строится в три яруса: внизу чуланы и кухня с огнищем; в середине жилые покои (chrambe) со стульями (stôli) и столами (mize), иные с печьми (farni); вверху горище, служащее и вместо чулана (chljiw); хлев сбоку; дворик обнесен каменною стеною, с воротами, нередко очень красивыми, с нутренным замком (kjučanica); иной добрый хозяин имеет и цистерну с водой (pe  . Улички (stähnice) между домами так тесны, что не только возом, но и лошадью повернуться было бы негде. Садовые деревья – яблоки, груши, вишни, черешни – около жилищ; за ними нивы (njiwe).
Каждое семейство (kutja) живет отдельно. Очень немногие имеют прислугу, и то из бедных родственников и сирот. Работают все без различия пола: мужчины и женщины вместе и обделывают гряды для посева, и косят, и жнут, и собирают виноград, и варят кушанье, и ткут, и прядут, и строят домы. Бедность долины заставляет впрочем многих из мужчин уходить из долины в Краину, Каринтию, даже в Вену, и заниматься там или продажей плодов, или поденщичать. В Вене резиянин не редкость: по аллеям Гласиса они продают апельсины, орешки, разные сласти; в Краине их можно видеть с их крозмами (krozmo) – ящиками, наполненными разным мелким товаром: резиянин носит его на плечах, как словак, заходящий к нам из Турца, свою аптечку. Женщины или продают в окрестностях домашные мелкие изделия, или даже и просят милостыни у соседних краинцев. Дома никогда не бывает более 3/4 жителей.
Земледелие в бедном состоянии. Нив очень мало, да и те очень дурны, каменисты, и сколько ни унаваживаются, дают очень малый прибыток, недостаточный для прокорму жителей. Сеется более всего пшеничка (fromentin) и картофель (kartjufle), кроме того немного ржи и пшеницы, горох, бобы, огородная зелень и лен (njil). Гряды (širaci) для посева – настоящие огородные гряды, обделываются руками с помощью лопат, мотык, молотов (pála, motyka, kja , так что ни плуга или сохи, ни лошади, ни вола нет в целой долине. Садов (wàrti) нет почти; лучшие принадлежат священнику. Виноградники (ghrazdowniki) дают вино довольно порядочное, но мало. Охота бедная: кое-когда попадется заяц, а уловить серну – праздник для целой долины. Скотоводство тоже бедное: счастливо семейство, имеющее десятка полтора ягнят, коз и свиней, да корову или две; а бык всегда есть общее имущество нескольких семей. Некоторые жители разводят пчел (bečule), но и им тут не житье, не приволье: хозяин должен лелеять их больше родных детей. – Холст (pärt) белый, черный и цветной, сукно (sukno) больше белое, и полусукно серого цвета (tjumažat) жители приготовляют сами, и довольно искусно, делают посуду и пр. Деятельность всюду, но немного проку от этой деятельности.
Главная пища, полента, жидкое тесто из пшенички (polenta, волошкая мамалыга). Ее приготовляют каждый день утром и вечером: кусок поленты с солью и зеленью, кусок сыра (syr), яичница с кусочком хлеба, да стакан вина, – и резиянец сыт. Мясная похлебка (minještra) и мясо, из которого они приготовляют боржоло (b’ržola, Rostbraten) – праздничная вещь. Природа приучила резиян к умеренности так, что и получая вдвое, втрое доходу против обычного, он остается при поленте, яйцах и вине, и улыбается, разрезывая кусок мяса. Полента и белый хлеб (chljibac) приготовляются как и во всей северной Италии и нравиться может только привыкшему к такой пище. Резиянам известны и водка (žganje), пиво (ul), мед (stärt); но лакомиться могут по-немногу только последним.
Мужчины одеты по-фурлански и по-немецки: куртка или полуфрак (köbönj) на жилете (pet), узкое исподнее платье (chlače), сапоги (skôrnice) или башмаки кожаные (č’rywje) или деревянные (cokline), и шляпа (klöbük) или шапка (bareta), вот и весь наряд. Усов не носят. Женщины надевают на короткую рубашку (srak’ca) корсет (pet) с пуговками под шею, сверх него черное платье без рукавов (tjumažát), разстегнутое на груди и со складкой у колен, перепоясанное черным поясом (pas); на голове или цветной платок (facelet) или белый платок (pétja), красиво повязываемый длинным узлом сбоку, так что концы висят, и лоб до половины закрыт, а правое ухо и затылок открыты; на ногах белые чулки (škufony) и башмаки (čriwje). В ненастное время, сверх “тюмажата” надевается короткая кофта (suknja), суконная, цветная с рукавами. Иные носят на груди платочки, но это не народная украса. В ушах серьги (retjine). Перстень (pärstän) носят тодько замужние. Волоса заплетают на затылке венцом. В старину наряд невесты отличался узким венцом из зеленого бархата, обвившего золотою ниткой (wjinc), и сзади прикалывалась к нему кисейная фата (petjina), длинная, широкая, так что можно было обернуться ею как плащем; это уже вышло из обычая.
Резияне (все римо-католики) очень религиозны. Кроме главной церкви Успения, есть еще четыре в каждой из главных деревень. Влияние священника чрезвычайно сильно. Все называют его своим господином (naš ghospôd), и всякое слово его считают законом.
На 1-ое мая – в день освящения главной приходской Успенской церкви, бывает у резиян праздник – майник (Majnyk). В прежнее время совершались в этот день особенные обряды; но они мало-помалу влиянием священников вытеснены так, что теперь не позволены в этот день, по крайней мере в Раванце, ни танцы, ни музыка, ни пение. В каждой из четырех деревень бывает свой храмовой праздник, в дни свв. Юрия, Флориана, Вита и Карла. Особенно празднуются дни Витов и Юрьев. Вечером бывают и танцы и песни, что впрочем скрывают от священника. Резияне ждут с нетерпением этих дней. В старину, в день Юрьев деревянный лик этого святого носился на высоком шесте, украшенном бумажными цветами и лентами, по всем деревням. Из Белы, где празднуется этот день, после обедни его несли в Ниву, и там ставили на поле в середине между столами, за которыми все собравшиеся вместе обедали; потом в Осеань и Солбицу, жители которых должны были потчивать всех вином. В Солбице лик становился в церковь, а народ пил, пел песни, плясал до вечера; вечером же при свете зажженных хворостин ворочались все с ликом св. Юрия в Белу, и снова пили, пели, плясали до полуночи. С ударом полуночного колокола, пелась всеми духовная песнь св. Юрию, и потом расходились по домам. В день Витов (15 июня) было тоже что-то подобное, между прочим вили и венки из плюща (tarpytyka). Теперь это все запрещено, – и в памяти осталось, вместе с светлым образом народного праздника, сожаление об утраченных радостях. Накануне Иванова дня по горам раскладываются огни (kres), молодежь сходится смотреть на огонь, болтать, но обрядов, ни даже песен и пляски, уже нет. Перед праздником рождества Христова (Winachty) празднуется коляда (koljida), но без особенных обрядов.
При рождения, сватьбе и похоронах бывали также обряды, но теперь почти ничего не осталось, кроме печения белой булки, погача (poga .
Священники старались заставить народ разлюбить и пение песен, и успели. Песни народные почти все забыты; а вместо них поют фурланские. Немногие оставшиеся имеют странные мелодии, в роде южнорусских обрядных и свадебных.
Музыкальные инструменты – гусли (’oslje), в роде цитеры, и флейта. Была прежде и волынка (dudy); теперь остается только одна в целой долине, у одного нищего, старика в Осеани.
Пляска резиян (резиянка) оригинальна и прекрасна. Танцующие становятся в два ряда шагах в 10 ряд от ряда, мужчины против женщин, те подбоченясь, эти сложа руки на груди и опустивши голову; ряд подходит к ряду два раза; сошедшись в третий раз, пары кружатся на одном месте; потом снова расходятся, но уже так, что в правой руке каждый мужчина держит женщину, и каждая пара подает руки двум другим. Составивши круг, идут кругом сначала направо, потом налево; потом пары распускаются и идут шагом одна за другою, напевая песню. Прошедши круга два-три, мужчины опять отделяются от женщин, становясь одни против других рядом, – и танец начинается снова.
Священники, имея сильное влияние вообще на народную старину резиян, не могли оставить и суеверий; а истребляя их, истребили с тем вместе из памяти народной и много доброго, что считало суеверием их собственное суеверие. Немногое осталось у старух, но и те стараются забыть. Так медицина народная совершенно исчезла; а капелланы, принимающие на себя должность лекарей, далеко не могут заменить ее своим невежеством."
Moskvitjanin'' 5/9, 1844
Взято с http://purl.org/resianica/sreznevskij/1844
|
uerta_Nueva_de_Bisagra
