Николай Алексеевич Щелоков
ЗАПИСКИ В СТИХАХ

Наконец-то окончены долгие сборы,
Уложены вещи и куплен билет,
Начинается отпуск. В родные просторы
Помчит меня поезд. Прошло много лет
С тех пор, как я видел деревню родную,
Знакомых полей разноцветный ковёр,
Хлебного поля волну золотую
И слышал мне близкий родной разговор.
Вокзал оживлённый. Спешат на перрон
Пассажиры толпой из душного зала.
Со всеми и я, нахожу свой вагон,
И здесь на меня навалилась усталость.
Я не люблю этих грустных прощаний,
Наказов родных у вагонных дверей.
Наверное, все полны ожиданий,
Чтоб поезд отправился в путь поскорей.
Отъезжающий тоже, набравшись терпенья,
Принимает советы, наказы родных,
Ложным весельем скрывает волненье,
Всем обещает писать за двоих.
Вот тронулся поезд, и вместе с вокзалом
Отодвинулись люди, деревья, перрон.
С перестуком колес земля уплывала,
Лишь на месте, казалось, стоял наш вагон.
И вместе с вокзалом остались тревоги,
Хлопоты сборов, волненья души.
Приятно на полке, вытянув ноги,
Свободно мечтать, никуда не спешить.
Люблю помечтать на полке вагонной
Вспомнить былое, заглянуть наперёд,
Мысли расставить шеренгою стройной
И двинуть их дальше в новый поход.
Помню, однажды на станции нашей
Смотрел я на мчащийся мимо состав
Мне было тогда интересно и страшно,
Но именно там зародилась мечта.
О дальних дорогах я в детстве мечтал,
С восторгом смотрел на большой паровоз.
Поездку на поезде счастьем считал
И с этой мечтой я резвился и рос.
Не знал я тогда, что это желанье
Исполнится в жизни моей с лихвой.
Множество встреч, а потом расставаний
Дорога желанная свяжет с собой.
Люблю монотонную песню колес
И вагонную жизнь на сутки, на двое.
В то время, когда еще был паровоз,
Мы в Среднюю Азию ехали трое:
Отец мой, дядя и я. Залезли в вагон
С трудом разместились все вместе.
Народу много, все забито кругом:
Мешки, сундуки, обитые жестью.
Все шумят, кого-то зовут,
На полки лезут с вещами.
Другие в проходе стоят и ждут
Где бы присесть со своими узлами.
-Степка! Где ты, проказник, пропал,
Что б тебя черти с квасом съели.
- Тятя, я здесь, хорошее место занял,
А меня тут побить уж хотели.
Мужчина спешит вдоль вагона с мешком
С бороды его падают капли пота,
А на встречу ему с огромным узлом
Женщина, ищет кого-то.
Рядом на полке пять человек
На скудный обед припасы достали:
Картошку и черный, с травою, хлеб –
Ехали все из голодного края,
В поисках хлеба, семью накормить.
И каждый вздыхал, сквозь слезу вспоминая:
«Как же она без меня будет жить,
В деревне голодной, судьбу проклиная?»
Поезд в то время Максимкою звали.
Не спеша, он свой груз горемычный тащил
По степи раскаленной, в безбрежные дали,
Где голод ещё людей не косил.
Ехали долго, неделю, другую.
Шумный Ташкент далеко позади,
Проклинали судьбу свою горькую злую;
А что же их ждёт там, впереди?
Как опавшие листья с засохших ветвей
В мутном потоке кружит вода,
Так с мечтою о хлебе голодных людей
В жизненном вихре кидала судьба.
И едут они в свою неизвестность,
Где призраки счастья их властно зовут,
А дорога бежит в незнакомую местность
К городам, где нерусские люди живут.
И в этом душном и тесном вагоне,
Среди бедою гонимых людей,
Тогда я впервые увидел и понял,
Как много в жизни незримых страстей.
Тогда я не знал, что эта дорога  -
Лишь начало большого пути,
Что в жизни моей дорог будет много,
Которые мне придется пройти.

***

Судьбы людские, как листья деревьев,
Осенней порою по ветру летят.
То кверху взметнутся, как птицы без крыльев,
То пыльную землю начнут устилать.
Как сорванный лист, гонимый судьбой,
По дальним дорогам я ветром осенним
В зимнюю стужу и в пагубный зной
Кружился в тревоге туманных смятений.
Но где бы я ни был, я помнил деревню,
Где мальчиком рос на пороге тревог.
Где впервые увидел суровости жизни
И выброшен был на распутье дорог.
И подхвачен судьбы дуновеньем ветра,
Поплыл я в потоке стремительных рек
Из отцовского дома, от милого детства,
Беспомощный, слабый ещё человек.
В край далёкий, совсем неизвестный,
Унесли меня вихри мятежных тревог.
Познал я тогда этот мир поднебесный,
Насколько познать я тогда его мог.
Хватал меня голод костлявой рукою,
Пронизывал холод мой ветхий наряд.
О деревне, о детстве я думал с тоскою,
Но заботой о жизни туманился взгляд.
Годы прошли. Отодвинулись вдаль
Былые волненья прожитых дней.
Лишь где-то внутри осталась печаль
О крае родном, о деревне моей.
Я многое видел за долгие годы,
Идя по военным дорогам судьбы.
Я жил в городах, на лоне природы,
Шагал по полям и по тропам войны.
В серой шинели, пропитанной потом
И пылью дорожной, в простых сапогах,
Длинный свой путь я начал курсантом
На Волге, в седых прикаспийских песках.
В сорок первом страшном году
Лейтенанта я знаки надел,
Но вместо прогулок в Летнем саду
Я на фронте в окопах сидел.
Мирные планы пришлось отложить,
Нависла угроза над нашей отчизной.
Время настало её защищать.
Война! В этом коротком слове
Сколько мучений, страданий и слёз.
Смерть разгулялась на ратном поле,
Канонада гремела, как тысяча гроз.
Горела земля и тяжко стонала
От взрыва снарядов и бомб,
Но солдатская грудь врагу закрывала
Путь перед каждым малым селом.
Вопреки нашей вере, война разразилась
На наших советских полях.
Жизнь показала, что всё изменилось,
И наши прогнозы остались в мечтах.
Враг был безмерно жесток и коварен.
Отборное войско фашистских горилл
Ползло по земле, и путь свой кровавый
Устилало холмами солдатских могил.
Я видел Литву, Украину и Север,
Под Выборгом видел остатки войны
И слышал, как стонет печально там ветер
Над грудой костей, что хранят валуны.
Карпатские горы дождем смывали
Соленые пятна с шинели моей.
Молдаванки вином иногда угощали,
Дарили улыбкой и песней своей.
В горах Сангардака Ферганской долины,
В узбекских кибитках прошло много дней.
В Термезе «афганец» далекой пустыни
Сжигал меня зноем, огня горячей.
Я помню сады с ароматом плодов
В просторах Варзобской долины.
Там ковровые реки из ярких цветов
Опускаются с гор, как живые лавины.
Бродил я в горах старика Ала-тоо,
В котловине лежал Иссык-куль предо мной.
Там горные реки со склона крутого
Сбегают к нему серебристой струей.
Долгие годы на Дальнем Востоке
По-военному чётко печатал свой шаг
От озера Ханка до Владивостока
По сопкам прибрежным в таёжных лесах.
Видел не раз я осенней порой
Полыхающих красок картины лесные,
С восторгом всегда любовался тайгой
Где деревья стоят вековые.
Там горные реки с прозрачной водой
Торопливо бегут к берегам океана,
Туманы в распадках сиреневой мглой
По склонам ползут бородой великана.
Амурский залив с синеватым отливом,
Взбегая на берег песчаный волной,
То тихо ласкаясь, то грозным приливом
На пляже смывает песок золотой.
В алтайских горах и в степях Казахстана
Пыльные бури хлестали меня,
Ураганные ветры рукой великана
Хватали и рвали шинели края.
Шинель меня грела в сибирскую стужу,
Укрывала от ветра, дождя и снегов,
Делила со мной солдатскую службу
На привалах коротких у жарких костров.
Морозы Сибири, густые метели
Пытались победную песню пропеть
Над моей головой, но в солдатской шинели
Им было не в силах меня одолеть.
Солдатские сны коротки, как мгновенье
Не успеешь уснуть, как команда «Подъём!»
И не бывает пустых сновидений
Под добрым солдатским шинельным сукном.
И все, что я видел за долгие годы,
Не раз удивляло меня красотой,
Суровой и пышной картиной природы
И часто запутанной жизнью людской.

***

Вот мчит меня поезд дорогой знакомой,
В прошлое, в детство, к любимым местам,
Где оставил порог я отцовского дома
И начал свой путь по большим городам.
Я стою у окна, вспоминаю былое,
Названья читаю с восторгом в душе
И в каждом прочитанном с вывесок слове
Я вижу улыбку приветствия мне.
Полустанки, разъезды, деревни, поля
В вагонном окне проплывают картиной,
Знакомой мне с детства, как эта земля,
С запахом трав и желтеющей нивой.
Проводник, улыбнувшись, вручает билет,
С приездом меня поздравляет
«Спасибо» - ему говорю я в ответ
И сердце быстрее стучать начинает.
Беру чемодан, выхожу из вагона
И, волнуясь, иду по родной мне земле,
Смотрю на людей, но не вижу знакомых,
А кажется, все знакомые мне.
Станции домик такой же, как прежде
И колокол тот же у двери висит,
А там на углу. в серебристой одежде,
Тополь подросший так же стоит.
Ночь опустила свое покрывало,
Звезды, как жемчуги, в небе горят
Светят огнями на стрелках сигналы
И, как часовые, на вахте стоят.
Большой элеватор напротив темнеет,
Паровоз маневровый стоит на путях,
Собачонка в деревне за станцией лает,
Составы по рельсам знакомо стучат.
И кажется мне, что от этого мира,
От этого шума я не уезжал,
Я не жил никогда у подножья Памира
И восточной сибирской тайги не видал.
Шорох деревьев, гудки паровоза,
Лай собачонки и песня вдали –
- Из прошлого всплыли ожившие грёзы
И в прошлое сами меня увели.

***

Рассвет озарил небосвод над полями,
Потянуло прохладой с беловской горы
Расползаются серые хлопья тумана
По низким кустам и оврагам сырым.
Я вышел один на дорогу к деревне.
Путь мне знакомый: не раз здесь ходил
И быстрой привычной походкой военной
Иду, как бывалый простой старожил.
Асфальт потемневший блестит от рассвета,
Искрится роса на траве и кустах.
Восток наливается утренним светом,
Слышатся птичьи кругом голоса.
Сырт предо мною колышется гребнем
Разбегаются в стороны волны хлебов.
За этим холмом я увижу деревню
И пестрые крыши знакомых домов.
Снова я здесь, поля дорогие,
И тёмные ленты знакомых дорог,
Где вьются тропинки в траве полевые
С шеренгою стройных душистых цветов.
Милый мой край, родные пригорки,
На чужбине я часто о вас вспоминал.
Когда-то искал здесь суслиные норки
И с ребятами дикий чеснок собирал.
Гурьбою ребят в те далёкие годы
Мы часто ходили на выгон играть,
Посмотреть, как бегут Нюхалкины воды
И ароматным настоем цветов подышать.
И вот снова по той же дороге
Иду через сорок с лишним лет,
Вспоминаю былое, мне грустно немного,
Что милого детства давно уже нет.
И запах травы горьковатый, душистый
Снова вдыхаю я в этих местах,
Где когда-то я бежал мальчишкой,
А теперь вот иду с сединой на висках.
В сторону резко свернула дорога,
Путь мне знакомый покрылся травой,
А лента асфальта, согнувшись немного,
По пригорку крутому легла стороной.
Я долго стоял на знакомой дороге,
И в памяти прошлое стало живым.
Увидел я детство свое в этом поле
И всё, что здесь было связано с ним.
А кругом пожелтевшее море
Под ветром шумит золотистой волной
И вдаль убегает в цветистом узоре,
Как пенистый след корабля за кормой.
Схватил меня ветер объятьями друга,
Ласкает теплом мои руки, лицо,
Как после разлуки встречает подруга,
Когда ты взойдёшь на родное крыльцо.
Я чувствую запахи края родного.
Душистый поток ароматный, густой,
На травах настоянный, терпкий немного,
Вдыхаю всей грудью воздух хмельной.
Горечь полыни мне кажется сладкой,
Неповторим аромат чабреца.
Пух одуванчика кисточкой мягкой,
Сорванный ветром, коснулся лица.
Между спелых хлебов дорога другая
Ведёт меня к тем же знакомым местам.
Вот и деревня моя, вспоминаю
Знакомый мне вид, пригорки, дома.
С тех пор изменилось здесь много:
Постройки другие, другие дома.
Но я не вижу на месте отцовского дома
Знакомой избенки в четыре окна.
Смотрю с сожаленьем на место пустое,
Былое жилье уж травой поросло.
И полнится сердце тревожной тоскою,
Что все безвозвратно куда-то ушло.
На месте избы лебедою покрылись
Ямы, бугры и остатки жилья,
Лишь березки одни сиротливо склонились
Над старым колодцем. Родная земля!
Здесь каждый клочок ее потом пропитан,
Возделан трудом мозолистых рук.
День от зари до зари был рассчитан
Для большого труда, человеческих мук.
Здесь прошли мои детские годы,
Первые радости детских забав.
От этих истоков, как вешние воды,
Они прошумели в далеких краях.
Раннее утро прохладою дышит,
Шепчут березы под ветром листвой,
Кругом тишина, и никто не услышит,
Как прошлого звуки шумят надо мной.
Нестройные мысли, как вихри, клубятся,
Отодвинув толпу уже прожитых лет,
И снова мне хочется здесь повстречаться
С тем, чего здесь давно уже нет.
И в шёпоте листьев березы склоненной
И в шорохе трав, в щебетании птиц
Я слышу тот мир, от меня отдалённый,
И вижу улыбки знакомых мне лиц.
Закрою глаза, и встаёт предо мной
Прошедшая жизнь в этом милом краю.
Такое же утро, и ранней порой
Роса омывала сухую траву.
Я склоняюсь к земле, увлажнённой росой,
Как к живой, прикасаясь руками.
Как будто вчера я здесь бегал босой
В коротких штанишках с друзьями.

***

Я ухожу по знакомой дороге
К чужому подворью, где ждёт меня мать:
Наверно, старушка давно уж в тревоге,
Не раз выходила к калитке встречать.
Деревня проснулась, слышны голоса,
Трубы печей дымят над домами,
На траве серебром отливает роса,
Яркое солнце встает над полями.
По пыльной траве, меж цветов разнотравья,
Вдоль канавы, заросшей густой лебедой,
Дорога бежит, огибая подворье,
За деревню, скрываясь за крайней избой.
Старушка телка привязала за кол
И ладонь козырьком приложила,
Шепчет задумчиво: «Кто там пошёл,
Чей-то чужой» - про себя прошептала.
Мужчины бредут в одиночку к машинам,
К рабочим местам на колхозном дворе,
Встречаются, смотрят украдкой и мимо
Проходят сторонкой по пыльной траве.
Из знакомого мне переулка глухого
Женщины вышли. Завидев меня,
Посмотрели в упор, пошептались немного
И снова пошли, меж собой говоря.
Этих женщин девчонками я вспоминаю,
Мужчины мальчишками были тогда,
На этой полянке мы вместе играли,
За цветами весной ходили сюда.
То было давно, а теперь – всё другое.
На той же полянке мы встретились вновь
И мимо друг друга прошли стороною
Отдалённые временем многих годов.

***

В стороне от дороги, склонившись на палку,
Старик на лужайке корову пасёт.
По тропинке от дома мальчик в  развалку
С видом серьёзным теленка ведёт.
-Здравствуйте дедушка, что же бурёнка,
Не хочет со стадом ходить по лугам?
Старик повернулся, ответил негромко:
-Да нет, решил попасти ее сам.
А какие луга? Их давно уже нет.
Скотину гоняют к оврагу за стрелку.
А ты издалека ли, мил-человек?
А может, начальство какое с проверкой?
-Издалёка я, дедушка, в гости, в деревню,
Мать здесь старушка живёт у родных.
Старик улыбнулся: - скучает, наверно.
И вдруг помрачнел, отвернулся, затих.
Лицо потемнело, глаза загрустили,
Как шрамы, темнеют бороздки морщин.
Палкой бурьян оббивая от пыли,
Он тихо шептал про себя слово «сын».
-А я не дождуся сынка к себе в гости:
Погиб под Орлом в сорок третьем в боях;
В полях на чужбине лежат его кости...»
И слёзы сверкнули в усталых глазах.
Старик про себя что-то тихо шептал
Печально вздохнул, посмотрел на большак.
Взглядом он сына погибшего звал.
Он знал, но не верил, что всё это так.
Старик помолчал, вздохнул тяжело,
Раскрыл свой кисет, не спеша закурил,
Посмотрел на своё родное село
И, повернувшись, негромко спросил:
-А чей же ты будешь? Пока не признал.
Похож на Артюхиных будто лицом.
Не Алёшкин ли сын, что в  Ташкент уезжал,
Мальчиком маленьким вместе с отцом?
-Правильно, дедушка, я уезжал
Вместе с отцом в то тяжелое время.
С тех пор на чужбине я счастье искал
А сейчас захотелось взглянуть на деревню.
-Ну, здравствуй сынок, не признал я тебя,
Изменился ты очень с годами.
Ты, наверное, тоже не помнишь меня?
А мы с отцом твоим были друзьями».
Вспоминая былое, мы долго стояли,
Неторопливо беседу вели.
Говорили о людях, кого ещё знали,
Вспоминали о тех, что с войны не пришли.
Попрощавшись, я снова шагаю.
Вхожу в переулок к знакомым местам,
Хотя не уверен, что точно узнаю
Нужный мне дом. Наверное, там.

***

Мне помнится с детства – в деревне дома
На людей своим видом похожи.
Они разные все и, как люди, всегда
С годами меняются тоже.
Вот дом, подбоченясь, стоит горделиво,
Шапку крышу с лихвой заломив.
В ярких наличниках окна пытливо
Смотрят на мир, отдалённый от них.
Другой дом пригнулся, стоит уж неровно,
Крыша свисает как пряди волос
Обшарпаны стены, приплюснуты окна,
И сам он весь в землю как будто бы врос.
И в каждом из них, присмотревшись, узнаешь
Какое-то дальнее сходство с людьми.
Смотришь на дом и себе представляешь:
Что в нём за люди, какие они.
Вот на краю покосившийся дом
Стоит, будто кто-то обидел его.
Крыша в заплатах прогнулась горбом,
Солома пучками свисает с него.
Стены, как ребра голодной коровы,
Дверь покосилась, кругом лебеда.
Кто в нём живет? Человека такого
Можно, не видя, узнать без труда.
Одинокий старик доживает здесь годы,
Шумная жизнь откатилась волной,
И весь его мир замкнулся под своды
Старой избёнки с дымящей трубой.
Другая изба под железною крышей,
Стены побелены, в окнах цветы.
В саду среди яблонь развесистых, слышно,
Под ветром весенним шепчут листы.
Жизнь в этом доме потоком бурливым
Бежит на просторы, как звонкий ручей.
Шум голосов детворы шаловливой
Слышится там из открытых дверей.

***

Смотрю на дома, что меня обступили,
Не спеша, по дороге иду вдоль села.
Вспоминаю места, где знакомые жили,
Куда меня снова судьба привела.
И вот подхожу к воронковскому дому,
Открываю калитку. У входа крыльцо,
Стоят чугуны, кастрюли, бидоны.
На двери, вместо ручки, большое кольцо.
Быт деревенский – все просто и ладно,
Навозная куча, посуда с водой,
Куры в навозе копаются жадно,
Петух, как хозяин, идет стороной.
Сад в запустеньи: давно не ухожен.
Видно во всём, что хозяина нет.
Кизяк прошлогодний стопкою сложен,
И повсюду вокруг – куриный помёт.
Как знакома мне эта картина,
Деревенская жизнь в родном мне краю.
Я рос в этом мире неповторимом
И, вспомнив былое, я молча стою.
Дверь отворилась, и мать на пороге,
Руками всплеснув, торопливо идёт:
-А я все смотрю тебя там, на дороге,
А сынок уже здесь на дворе меня ждёт.
Подходит ко мне и ласково смотрит,
Слезинки искрятся в усталых глазах,
Говорит что-то мне, улыбается, плачет.
Сколько любви в этих теплых словах!
Давно мы не виделись, годы прошли,
И в деревне встретились снова.
У обоих на лицах морщины легли
И седины в волосах уже много.
И хочется мне мальчишкой быть снова,
Материнскую ласку полнее познать,
С восторгом ловить её каждое слово
И нежные руки её целовать.
Ничто не сравнить с материнскою лаской,
Нежной и доброй во все времена.
Иногда говорят совершенно напрасно,
Что взрослым мужчинам она не нужна.
А мать уж с вопросом: какое здоровье,
Про жизнь, про другие дела,
Как доехал, трудна ли дорога,
Как я дошел до родного села.
И пока отвечал на простые вопросы
И расспрашивал сам обо всех, обо всём,
Жаркое солнце лучистую россыпь
Бросило сверху на нас через дом.
Тень отступила, прижавшись к сараю,
Земля прогревалась, и воздух густел,
Запахи дыма и трав набирая.
День наступил, а с ним множество дел.
Клушка с цыплятами квохчет тревожно,
Громко на крыше шумят воробьи,
Петух, по-хозяйски, походкою грозной
Привычно обходит владенья свои.
Обленившийся кот на завалинке дома
На солнце пригрелся и спит, развалясь,
Доносятся запахи прелой соломы
И тысячи мух налетают на нас.
Тебя узнаю я, родное село,
Твой быт деревенский нехитрый,
Что-то новое время тебе принесло,
Но сохранился твой вид самобытный.
Обычаи древние люди хранят
В хозяйстве, в укладе семейном,
А новая жизнь, как они говорят,
Входит к ним постепенно.

***

В избу вхожу, пригибаясь немного
(дверь низковата, иль ростом большой),
Раздеваюсь, сажусь, утомившись с дороги,
На чистую лавку работы простой.
В переднем углу иконы на полке,
Полотенца в узорах висят по бокам
На окнах учебники сложены стопкой
И две кровати стоят по углам.
На стенах фотографии в рамках семейных,
Из журналов картинки по разным местам,
Вязаный коврик из лент разноцветных,
У стены громоздится старинный диван.
В углу под иконой на узкой подставке
Приёмник салфеткою белой покрыт,
На комоде шкатулки, флаконы, тетрадки,
Стопкой газеты, будильник стоит.
Ставнями окна от солнца закрыты,
Свет пробивается узким лучом
И по полу пятнами словно рассыпан.
В комнате душно и пахнет жильем.
Мать у печи торопливо хлопочет,
Завтрак готовит, чтоб гостя кормить
И со мной говорит, быстрее все хочет
Узнать обо всём, обо всём расспросить.
Как я живу, почему похудел,
Здоровы ли девочки, учатся как,
Как на работе, много ли дел?
А в руках её ходит ухват.
На столе возвышается стопка блинов,
Самовар свою песню тихонько заводит,
Завтрак простой и обильный готов,
И мать улыбнувшись, в чуланчик уходит.
На столе появилась бутылка вина,
Огурцы, помидоры, капуста.
Садимся за стол, рюмка полна,
И я пью по-семейному просто.
Мать угощает и ласково смотрит,
Просит попробовать все на столе,
Горячих блинов на тарелку подложит,
Подвинет сметану поближе ко мне.
Сколько тепла в материнских словах,
Заботы и ласки во взгляде.
Хотя у меня седина на висках,
Она меня нежно, как мальчика, гладит.
Друг на друга мы смотрим, и всё нам понятно,
Словами не выскажешь мысли свои.
Каждый думал из нас, вероятно,
О прошлых годах, что так быстро прошли.

***

День отшумел в делах и заботах,
Солнце скатилось на запад в лесок
Потянуло вечерней прохладой с востока,
Тихо в садах зашептал ветерок.
От дел полевых возвращаются люди,
Усталые, пыльные, к дому спешат.
На утренней зорьке их снова разбудят,
Чтоб снова дневные заботы решать.
Шум голосов наполняет деревню,
Стадо по улице гонит пастух,
Хозяйки встречают в привычное время
Из стада идущих с мычаньем пеструх.
Пыль над домами клубится туманом,
Корова спешит за хозяйкой во двор,
Слышится голос сердитый за домом –
Где-то идет деловой разговор.
Оранжевым цветом закат догорел,
И звёзды по небу рассыпались ровно.
Затихает деревня от множества дел,
И на улицах стало просторно.
На скамейке старушки собрались у дома
И неторопливо беседу ведут
О новостях дня, о родных, о знакомых,
О заботах, которые завтра их ждут.
А где же гармонь, где же песня девичья?
Не слышен нигде удалой перепляс.
Где же ты, голос частушки привычной,
Что пели так часто в деревне у нас.
Тихо в деревне, как в поле безлюдном,
И я не пойму этой злой тишины.
Песня, быть может, стала немодной
Или некому петь песни этой весны?
Гармонь не поёт своей песни протяжной,
Не зовет на свиданье подругу к себе.
Где же ты есть, гармонист безымянный,
Встречал ли хоть раз ты с любимой рассвет?

***

Совсем уж стемнело. Собрались родные,
Соседи, знакомые, званные в дом.
Входят степенно, неторопливо,
И чинно садятся за круглым столом.
Приветствуя гостя, без стука заходят,
Меж собой говоря о домашних делах:
Какой урожай, какая погода,
Много ли дел на колхозных полях.
И с вопросом ко мне: «А как там у вас?
Какой урожай, погода какая?»
И я отвечаю (в какой уже раз)
Всё, что об этом я знаю.
«Читали в газетах, дождей у вас много,
А у нас в этот год подсушило хлеба.
Одного бы дождя, хоть совсем небольшого,
Во время налива на наши поля.
Но хлеба неплохие, колос тугой.
Соломы не будет, пшеница низка.
Раньше, бывало, человек с головой
Скрывается в ней, а ноне не так».
«Хватит, Василий, тебе про пшеницу,
Гостя и рюмкой пора угостить.
Налей-ка полнее нам горькой водицы,
Выпьем за то, чтобы весело жить».
По обычаю русскому выпили чарку,
Разговор оживлённый по кругу пошёл,
От смеха и шуток становится жарко,
А чарку другую уж ставят на стол.
Без тостов больших и громких речей
Со словом коротким «давай», «шевели»,
«Выпьем ещё», «наливай, не жалей»,
Рюмки со звоном по кругу пошли.
Какой же из русских не любит веселья,
Шуток забавных и пляски шальной?
Чарку вина! И пойдет каруселью
Вся его удаль души удалой.
В тяжёлые годы забот, испытаний,
Шуткой он силы свои бережёт.
А если уж радость, с родными свиданье,
Душа сама пляшет и песни поёт.
Вино разогрело застывшую душу
Каждому хочется что-то сказать,
Спеть свою песню, себя же послушать,
Заказать плясовую, соседку обнять.
Как много желаний скрывается в каждом,
Вином подогретом в весёлом кругу!
Хмельному всегда всё становится важно
И он заявляет: «я всё здесь могу».
Говорят же в народе: «для пьяного море,
Что мелкая лужа с водой по колено».
Может быть так, об этом не спорят,
Лучше всего убедиться во всем.
Тот, кто вино не сумел обмануть,
Давно под столом шагает по морю.
А тем, кто умеет весельем блеснуть,
Пусть звонкая песня звучит на просторе.
Застольные песни про удаль и славу,
Про женскую долю, девичью любовь,
Про суровые дни, героизм и отвагу –
Про всё, что волнует каждого вновь.
Появился баян в руках баяниста.
«Играй быстрей, плясовую давай!»
И пошел хоровод, закружился в цветистом
Самобытном кадриле. А ну-ка поддай!
Эх, друг мой баян, как бывало с тобою
Делили мы грусть и веселье вдвоём,
Ты был моей говорящей душою.
Может быть, снова, как прежде, споём?
Споём ли сейчас, не собьётся ли голос?
Умели мы вместе с мечтой говорить
И то, что, как тайна, на сердце хранилось
Один ты мог песней её оживить.

***

В тёмную ночь расходился народ,
Полюбившейся песни мотив напевая,
Пытается кто-то вести хоровод,
Но слов этой песни не знает
Нестройные звуки в ночной тишине
Нарушают деревни привычный покой
И это безмолвие, кажется мне,
Говорит, что деревня стала другой.
Лишь опустится ночь своим покрывалом
На деревню, уставшую за день в делах,
Жизнь в этом крае совсем затихала
И пряталась в тёмных и сонных домах.
А было же раньше совсем по-другому,
Хотя и трудились не меньше тогда,
Деревня жила по обычаям строго,
Хотя и была капризна судьба.
Я помню, как раньше в деревне
Были и пляски, и песни девчат,
Под балалайку звучали напевно
Плясовые припевки и шутки ребят.
Бывало, идёшь по деревне ночной
И слышишь, как где-то поют,
Лают собаки, за плетнёвой стеной
Коровы вздыхают и жвачку жуют.
А где-то в проулке под тенью избы,
У калитки, в высокой траве,
Как будто журчанье весенней воды,
Слышится шёпот в ночной тишине.
А петушиные пенья на ранней заре
Шли по селу эстафетой.
Один за другим, как будто во сне,
Похваляются песней, изрядно напетой.
В третий раз пели они на рассвете,
Приветствуя пением солнца восход
И день пробуждался в утреннем свете,
К заботам своим торопился народ.
А на тихой реке, туманом покрытой,
Рыба, резвясь, тревожит покой,
Или птица встревоженным криком
Всколыхнёт тишину деревни ночной.
Той деревни давно уже нет.
В тишине угрюмо избёнки стоят.
Петухи не встречают утра рассвет,
Да и люди к заботам не очень спешат.
Ни коров, ни овец в селе не осталось,
Подворья разрушены, голо кругом.
И то, что раньше хозяйством считалось,
Теперь поросло травой-сорняком.
Безлюдная улица, вид неприятный.
Лишь где-то старушка с клюкою идет.
Как будто вся жизнь ушла безвозвратно,
Как будто деревню покинул народ.
Был бы я рад хотя бы услышать
Лай собаки и крик петуха,
Лишь ветер порою гуляет по крышам
И шепчется с кем-то печально в кустах.
Полноводная речка совсем обмелела,
Там, где я раньше рыбу ловил,
Теперь ручеёк протекает несмело,
Извиваясь в траве сквозь чернеющий ил.
И грустно смотреть на остатки былого
Деревенского быта родного села.
И хотя изменилось здесь к лучшему много,
Вспоминаешь о прошлом с сожалением всегда.