11.
В 1969 году нашему Толику, наконец, дали квартиру. В течение двух лет, будучи преподавателем МГУ, он не мог получить жилье и естественно, жил в Москве в общежитии университета с временной пропиской. Но настойчивое ходатайство факультета и получение квартиры обеспечило ему и постоянную прописку в Москве.
Квартиру, площадью 19,8 квадратных метров, он получил в доме коммунистического быта. Этот дом, по замыслу архитекторов, строился для рабочих Московского автозавода, но рабочие отказались от такого типа квартир, и его передали Университету. Нижние этажи отвели для преподавателей, а верхние для стажеров и аспирантов и назвали его ДАС (дом аспирантов и стажеров).
Квартиры в этом доме гостиничного типа, но со всеми удобствами. Кроме комнаты имеется прихожая, ванная-туалет и в нише установлена трехкомфорочная электрическая плита. Для двух или одного это удобно, но для семьи с детьми, такие квартиры оказались неприемлемыми, хотя в доме есть все удобства (столовая, общие большие кухни и другие бытовые службы).
Когда рабочие осмотрели этот дом, легонько присвистнули и, расхохотавшись, не согласились с прогрессивной идеей смелых архитекторов.
Толик и мы с женой были очень довольны такой квартирой. Для него этого пока было вполне достаточно. Жена купила мебель, получилось уютное, пригодное для творческой работы и отдыха, жилье. Привлекательность жилья заключалась и в близком расположении от Университета - 20 минут езды на автобусе. Для Москвы это считается весьма хорошо, так как другие теряют на это по 2 и даже по 3 часа.
В этой квартире Толиком было нарисовано большинство его картин, написаны многие его научные труды, опубликованные в различных журналах и книги по математике. Здесь в этой небольшой квартирке Толик стал известным ученым и коренным жителем Москвы.
В этот год, зимой, у меня скопилось на редкость много работы. Еще два года тому назад я с двумя нашими сотрудниками задумал издать карманный справочник для технологов по обогащению углей. Но заключить договор с издательством оказалось весьма трудно. Во-первых, издательством готовился к печати большой справочник, в составлении которого участвовал и я. Это у некоторых издателей вызвало возражения, хотя оба справочника разные и не дублировали друг друга. Во-вторых, что более важно, наше руководство, в лице Коткина и Благова, восприняло нашу инициативу без особого энтузиазма, так как ни Коткин, ни Благов не являлись соавторами этого справочника. Такое непочтительное наше отношение к высокому начальству вызвало у них раздражение. Но, несмотря на отрицательное их отношение, особенно со стороны Коткина, нам все же удалось получить положительное решение редакционного Совета издательства «Недра». Также получило одобрение и наше предложение издать книгу по водно-шламовому хозяйству углеобогатительных фабрик.
Я с Погарцевой засел за составление этих книг. Ну, а это не такая уж маленькая работа, тем более, что составление текста, главным образом, лежало на мне. Погарцева делала иллюстрации, составляла таблицы, проверяла текст после печати. Третий участник - Бутовецкий, к сожалению, никакого участия по существу не принимал. Но мы на него не в обиде, так как он взял на себя выезды на фабрики, и тем самым освободил меня от этих докучливых и часто бесполезных поездок по распоряжению начальства.
К тому же, неожиданно ко мне обратился заведующий кафедрой Днепропетровского горного института проф. Кармазин с просьбой в сжатые сроки написать раздел «Гравитационные процессы обогащения полезных ископаемых» в учебник. Срок представления рукописи уже истекал. Над этим учебником объемом 40 печатных листов трудилась целая группа сотрудников кафедры, в том числе и уже известный вам Левин. Но когда рукопись прошла рецензирование, Левин был уволен с кафедры, да и из института, так как он не прошел аттестации на Ученом Совете. Его завалили, как не отвечающего занимаемому положению.
Обозлившись на Кармазина, Левин забрал свою часть рукописи, которая как раз и составляла гравитационные процессы. Этим самым он хотел сорвать сроки представления рукописи и отомстить Кармазину за обиду. Авторы книги действительно оказались в затруднении и вынуждены были срочно обратиться ко мне с просьбой выручить.
Раздел, написанный Левиным, так или иначе требовал серьезной доработки, поскольку критических весьма серьезных замечаний рецензента в адрес Левина было больше всего.
Вместо исправления рукописи, Левин опять взялся за интриги. Вообще, отважится на такой поступок способен только Левин. Это в его духе. Он пытался этим кому-то досадить, а высек себя. У него нет печатных работ. Это была одна из возможностей что-то заиметь. Но в силу своего дрянного характера, он эту возможность упустил.
Чтобы не подвести товарищей, я этот раздел написал очень быстро, рукопись сдали вовремя, и, в конце концов, книга увидела свет.
Короче, в этот период времени мне пришлось трудиться одновременно над несколькими рукописями. Если учесть мою достаточно плотную загрузку работами в лаборатории и всевозможными заданиями и заседаниями, то станет ясно, что написание книг наравне с основной работой является нелегким делом. Но отказаться я уже не могу. Привык и втянулся, как обычно говорят. За многие годы у меня выработалась внутренняя потребность писать. Хорошо это или плохо, но я должен что-то писать, иначе мне чего-то не достает. Да это и правильно. Если ты свои мысли, результаты исследования не оформил, не донес до читателя, значит, работа не окончена, или как теперь принято говорить, не внедрена, ни в производство, ни в сознание людей.
Такая приверженность к писанию может кое-кому показаться странной. Я не знаю, чем это можно объяснить – инстинктом или вдохновением, но это лежит у меня где-то глубоко, в тайнике моего «я».
Работаю я с большим увлечением, иногда начинаю медленно, но потом делаю быстро. Это очень важно, ибо работа без подъема вызывает быструю усталость и нежелательную леность. А это притупляет интерес к творчеству.
Но бывает и у меня портится настроение. Однажды позвонил мне Благов и предложил выехать в Москву для встречи с немецкими специалистами из ФРГ. Ну, это еще куда ни шло. А вот второе поручение – написать отзыв на диссертацию сотрудника нашей лаборатории Кондратенко, это уже безобразие. Видите, Благов взялся быть у Кондратенко официальным оппонентом, а отзыв поручил писать мне. И это не первое подобное поручение. Это у него приобрело систематический характер. Что это за официальный оппонент, который не знает содержания работы и не может сам написать отзыв? Все сводится только к читке с трибуны кем-то написанного отзыва.
Для чего все это делается? Для получения дополнительной оплаты или из других тайных соображений? Мне как-то москвичи, близкие к его кругу знакомых, рассказали, что Благов хочет получить звание профессора, которое, как известно, присваивается только за подготовку кадров. Вот он и старался разными путями добыть справки о своем участии в подготовке научных кадров.
Ну, что же можно сказать по этому поводу? Слишком неумно с его стороны. Зачем это ему понадобилось, если он даже не заслуживает ученой степени кандидата наук, документ на которую незаконно получил.
Несмотря на это, я все же написал отзыв и отослал ему. Иначе нельзя, попадешь в немилость и тогда надо уходить с работы. У Благова так принято, и аккуратно такой порядок соблюдается.
Наконец, я закончил все работы, в том числе и раздел «Гравитационные процессы обогащения» для Кармазина. Получилось, в общем, неплохо. На составление я затратил не так много времени. В среднем я в день писал на пишущей машинке по десять страниц текста. А иллюстрации, как всегда, выполняла Погарцева. Она это делает превосходно.
Погарцева уже несколько лет работает полдня. Это, конечно, неудобно для меня, но ей это было необходимо. По новому законодательству в исключительных случаях дирекция имеет право разрешать женщинам работать не полный рабочий день. Погарцева это разрешение получила у директора института в связи с присмотром за детьми. Она хотела больше уделить внимания воспитанию и становлению своих детей.
Дети у нее получились хорошими. Старшая дочь уже с успехом закончила среднюю школу, младший сын еще занимается в школе. По словам Погарцевой, она хотела и ожидала от своих детей большего, но ее усилия, хотя и оказались весьма полезными, не целиком достигли намеченной цели.
Дело в том, что Погарцева не проявила достаточной твердости в отношении своих детей и вследствие этого не все ее заботы достигли цели. Ее дочь оказалась уж слишком живой и трудноподдающейся воздействию извне, а младший сын, наоборот, уж очень спокоен и ласков, своим поведением он всегда вызывал у матери умиление. Считая темперамент дочери неумеренным, она в основном вела борьбу с ее непоседливостью, что привело к потери доверительности между ними, а отсюда и к некоторой преждевременной самостоятельности. Наверное, не следовало подавлять ее темперамент и не пытаться из нее делать флегматика. Наоборот, искрометность надо было поддерживать и развивать, используя в нужном направлении. Ведь многого достигают страстные натуры, а не флегматики. Этим надо пользоваться. По ее характеру надо было подобрать специальность.
Детям надо как бы предоставлять свободу, не мешать им, и дети, благодаря этому, будут более расположены к вам, а это уже немало. Это залог какого-то послушания. Вы как бы и не мешаете им развиваться по-своему и в тоже время завоевываете их расположение и доверие. Только так можно найти с такими детьми общий язык и тогда легче ими управлять.
Почувствовав отсутствие ограничений в своих действиях, дети становятся и более послушными, и более уступчивыми. В этом случае у них не возникает та отрицательная реакция, которая потом перерастает в упрямство и непослушание.
Вообще, «переделывать» детей, их характеры – ненужное и опасное дело, да к тому же и невозможное. Зачем это пытаться делать?
Если человек родился темпераментным, то пусть и будет таким. Что в этом плохого? Надо только не дать этому темпераменту перерасти или вернее обрести дурные привычки и сжиться с ними. Задача родителей в этом и заключается, а не в ломке того, что дала природа.
Конечно, детей надо не только поощрять в их действиях, но иногда, когда они того заслуживают, и пожурить. Причем, порицание должно быть высказано твердым, безаппеляционным голосом. Бархатный голос и такое же поведение перед детьми в таких случаях, напоминает заискивание перед ними и не оказывает должного влияния. Такое поведение родителей дети в большинстве случаев рассматривают как унизительное для старших.
Надо вести себя так, чтобы своими поступками не отталкивать от себя детей, а наоборот, создавать условия сближения и понимания друг друга. Только тогда детям можно легко внушить свои мысли и сделать их послушными.
Я много уделил внимания семье Погарцевых не случайно. Это - необычная семья, далеко не рядовая, потому и требования к ней я пытался предъявить повышенные. К этому у меня есть все основания. Я уверен, что в этой семье все будет хорошо, у них еще все впереди.
В части воспитания детей мне хотелось бы сказать еще следующее.
Все дети по примеру старших очень быстро усваивают приемы хитрости и лукавства. И вот тут роль родителей особенно важна. Надо сделать так, чтобы ребенок почувствовал выгоды прямого пути, а не лукавого поведения. Для этого надо заставлять его открываться вам, а после каждого такого случая поощрять его за откровенность. Не надо его ругать, а надо его желания как бы предупредить. Надо ему самому предложить то, что он хотел взять тайно. Он сразу отнесется к вам с доверием, и его тайные замыслы потеряют свою привлекательность.
Если же ребенок за свою откровенность будет вами обруган, то вы продемонстрируете свое отрицательное отношение к нему, оборвете нить его доверия и еще больше возбудите в нем желание получить тайно то, что вы не хотите ему дать.
Взрослым всегда надо иметь в виду, что у ребенка очень сильные пристрастия ко всему, что им иногда без всякой необходимости родители запрещают.
Как-то утром я пришел в институт и узнал, что в два часа дня у нас на Ученом Совете состоится обсуждение такого щекотливого вопроса, как соавторство при публикации научных работ и подаче заявок на различного рода изобретения и открытия.
Необходимость такого обсуждения возникла не случайно. В последние годы в технических науках индивидуальных работ почти нет. Это объясняется трудностью выполнения комплексных работ одним человеком, да и не только комплексных. Часто требуется постановка экспериментов, а для этого нужен работоспособный коллектив. Но, как известно, при коллективном труде появляется возможность отдельным сотрудникам, особенно руководству, числиться в авторах, не вкладывая в работу никакого творческого труда. Получается так - один творит, а другой присваивает себе часть его труда и незаконно становится соавтором, а в отдельных случаях даже единичным автором. Особенно часто это наблюдается, когда для руководителей разрабатываются кем-то диссертации. По положению, на диссертации должна быть одна фамилия и вследствие этого настоящему автору работы вообще не находится на титульном листе места.
В последние годы дело дошло до того, что отдельные руководители даже не представляют себе, как это может быть выпущена работа без его соавторства на титульном листе. Раз я руководитель, значит, я не мог не принимать участия в той или иной разработке.
Слов нет, руководитель даже обязан принимать участие. Но речь идет не об этом. Речь о том, какое участие. Ведь соавтором работы может быть только тот, кто действительно принимал творческое участие, а не организационно-техническое или вообще никакого. Такое участие входит в обязанности каждого руководителя и оно не дает права на соавторство.
Безнравственное поведение некоторых руководителей и вызвало дискуссию на страницах «Литературной газеты». Суть вопроса, изложенного в газете, заключалась в том, что аспирант какого-то московского института сделал важное открытие, а его руководитель – профессор, доктор технических наук, потребовал соавторства на том основании, что он, как руководитель, тоже внес творческий вклад в открытие.
На этой почве между ними разгорелся спор. Аспирант утверждал, что помощь со стороны руководителя была, но она не носила творческого характера, а потому он не имеет права быть соавтором. Руководитель стоял на своем, доказывая обратное, и дело, в конце концов, вышло за пределы института и попало на страницы «Литературной газеты».
Кстати замечу, этот руководитель за пять последних лет своей работы в институте опубликовал 119 работ и заявил 58 изобретений и открытий в соавторстве с его же подчиненными научными сотрудниками.
Конечно, написать и опубликовать в месяц по 2 полноценные научные работы, прямо скажем, невозможно. Такое невероятное обилие работ может быть только в результате присвоения себе чужих трудов. Но такое положение в наше время - нередкое явление, и можно было бы и не удивляться, но красть по две работы каждый месяц, - это уж слишком и, пожалуй, чересчур нахально.
В связи с этой статьей и откликами на нее, наше Министерство предложило всем институтам угольной промышленности рассмотреть этот вопрос и выработать предложения о недопущении подобных случаев в нашей системе.
Вот по этому случаю и собрался у нас Ученый Совет, на котором присутствовала дирекция в полном составе.
Выступлений было много. Одни говорили о недопустимости такого положения, а другие утверждали невозможность опубликовать или внедрить свою работу, если не заинтересовать лиц, от которых это зависит. Конечно, личная заинтересованность – большой стимул, но нельзя же обкрадывать тружеников.
Ну, а в общем, почти все выступавшие говорили об отсутствии в нашем институте грубых нарушений: коллектив у нас здоровый и т.д.
Никто из выступавших не рискнул привести примеры из жизни наших взаимоотношений с руководителями института в этом вопросе, а нарушения есть и их немало.
Но наиболее интересные выступления были у руководителей института. Первым выступил Федорченко, который на должности заместителя директора и главного инженера является новым человеком. Он заявил, что нам - руководителям нечего бояться. Если я принимал творческое участие в работе, то со спокойной совестью поставлю свою подпись под этой работой. Мы ведь тоже ученые и должны творить, а не только заниматься организационными вопросами. Это, конечно, верно, если бы все это так было в действительности.
Хотя Федорченко и ограниченный человек и к тому же любит власть, но надо отдать ему должное. Он является пока наиболее справедливым из наших руководителей, чего нельзя сказать о его предшественнике Гнедове, директоре института и первом его заместителе.
Научный руководитель института Коткин, который сам в науке ничего не делает, но систематически ставит свою фамилию на большинстве работ и изобретений, говорил, как всегда, витиевато и дольше всех. Смысл его выступления сводился к тому, что у нас в институте ничего подобного нет и быть не может. Никто из руководителей у нас никого не принуждал к соавторству. Он в весьма в резких тонах осудил того руководителя, который настаивал на своем участии в работе аспиранта.
В устах Коткина такое выступление прозвучало, по меньшей мере, издевательством над справедливостью. Ведь весь коллектив хорошо знает, откуда Коткин черпает свои многочисленные научные труды. У него не так много публикаций, как у того московского профессора, но метод их получения тот же самый.
А вот директор института Жовтюк решил поиграть перед аудиторией в честность и справедливость. Он неожиданно для всех вдруг заявил, что если быть справедливым, то на пяти процентах его работ фамилия Жовтюка стоит неправильно. В этих работах, составляющих пять процентов, он творческого участия не принимал, а поддался уговору авторов. Так сказать, проявил слабость.
Видите, как получается, вроде он проявил только небольшую, пятипроцентную слабость. Можно подумать, что все остальные его работы выполнял и писал сам.
Что это, игра или раскаяние и торжество справедливости?
Нет и нет! Это - его трусость и дипломатическая уловка, если хотите, хитрость перед членами Ученого Совета. Попытка создать о себе хорошее впечатление. Он, дескать, самокритичен, а это в наше время - редкое явление и потому ценится весьма дорого. Пять процентов - не так уж много из его общего багажа, а факт самого признания делает его в глазах других порядочным и честным человеком, у которого еще есть совесть, о которой он якобы печется. Но если уж быть откровенным и самокритичным до конца, то Жовтюку надо было сказать правду. Ведь сам Жовтюк еще не написал ни одной работы. Даже диссертацию ему выполняли другие сотрудники. Как же это у него получилось всего лишь пять процентов?
Истинно счастлив не тот, кто любыми средствами пытается скрыть свои пороки, а тот, у кого душа свободна от всякой грязи и сама поет. Все человеческие пороки и всякого рода слабости проникают в душу человека через его пять чувств: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Трудно себе представить, что было бы, если бы человек обладал большим количеством чувств?
Дело, конечно, не в процентах, а скорее в приспособленчестве Жовтюка к обстановке. Он, по-видимому, решил, что такое признание может быть выигрышным для него. Так он и поступил. Тем более, кандидатский диплом незаслуженно он уже имеет.
А вот Коткин и этого не сделал. Он не захотел поступиться даже пятью процентами уворованных работ. Коткин хотел выглядеть перед другими кристально чистым человеком и исподволь не расстаться с мыслью добыть себе таким же путем еще диплом доктора. Вот ему и приходится еще и еще раз прибегать к нечестному присваиванию себе чужих работ. Ведь нужен «солидный багаж». К получению докторского диплома он стремился с таким же пылом, страстью и настойчивостью, с каким всегда рвался к власти. Его снедало чувство честолюбия.
Что же принесло это обсуждение? Ничего! Оно прошло в обычной, ранее заведенной, я бы сказал, в печальной обстановке. Все осталось по-старому, хотя многое можно было бы исправить. По-видимому, и в других институтах обсуждение было формальным.
Ну, а Министерство свое дело сделало. Оно дало указание и на этом его миссия окончена. В лучшем случае, ему пошлют протокол, где будут представлены энергичные выступления участников с осуждением московского профессора, посягнувшего на чужие разработки.
Вот и все, а авторы научных работ и изобретений по-прежнему будут искать себе покровителей, дабы обеспечить беспрепятственное продвижение их разработок. Получается, что авторы как бы сами виноваты. Выходит, они являются соблазнителями, и начальство тут ни при чем. Оно делает доброе дело, продвигая научные работы в печать, во внедрение. Но это не так. Авторы иначе не могут поступать. Такова действительность, созданная, прежде всего, самими руководителями. Самое дорогое для любого разработчика – это увидеть свою работу доведенной до конца. А как это сделать, если люди, от которых это зависит, во многих случаях являются стяжателями и карьеристами.
Если обратиться к древности, то можно обнаружить, что у готов, обитавших между Вислой и Одером, существовал весьма мудрый обычай -обсуждать всякий важный государственный вопрос дважды: один раз в пьяном виде, а другой в трезвом. Они считали, что принятое ими решение в пьяном виде должно быть более энергичным, а в трезвом – не лишено здравого смысла и благоразумия. Применительно к нашим условиям, сотрудники в пьяном виде, наверное, высказали бы много правды в глаза тем, кто этого заслужил.
Решения наших совещаний отличаются часто большой энергичностью, но в них отсутствует здравый смысл. Большинство выступлений не искренние, а это самое плохое, что можно ожидать от всякого рода собраний. Так получилось и на этот раз. Все осталось по старому, хотя обсуждение и было вроде бы энергичным.
Читая мой рассказ, я чувствую, вы не будете согласны с моими высказываниями и опорочиванием какой-то части руководства нашего института. В этом нет ничего удивительного. Я прекрасно понимаю, что все мои обвинения в адрес некоторых руководителей, многими не будут поняты и одобрены, хотя, конечно, будут и сторонники моих взглядов. Почему не поймут? Да потому, что я затронул самые обидчивые человеческие чувства, которые такими людьми тщательным образом скрываются от посторонних. А когда кто-либо им об этом напоминает, они реагируют резко отрицательно, становятся опасными.
Хорошо известно, что тот, кто попирает справедливость, старается выглядеть справедливым и порядочным.
Если ты присвоил чужую работу – это безусловно отвратительно, но еще хуже, когда ты еще пытаешься делать вид порядочного человека и за подобные дела резко осуждаешь других. Раз ты не честен, то и будь таким. Зачем же рядиться в тогу справедливости.
В свое оправдание могу только добавить следующее. То, что я посмел вам все рассказать и посвятить вас в закулисные дела этих людей, показать вам их чрезмерное честолюбие, алчность, интриги и мерзости, – это сделано мною не ради геройства или мщения, а ради справедливости и облегчения своей души. Я уже не молод. Взгляды мои - не короткая вспышка гнева, свойственная горячим головам, а установившиеся и достаточно профильтрованные жизненным опытом убеждения. Нельзя всю эту грязь носить в себе и тем самым как бы покрывать их или соглашаться с ними.
Конечно, найдутся люди, которые скажут: все это мелочи по сравнению с тем, что делается положительного для народа, и вряд ли есть смысл ставить в вину руководителям их небольшие прегрешения. Ведь такое можно встретить в любой стране и повсюду. Встретить, безусловно, можно. С этим я согласен.
Известный французский писатель Гайлярде, написавший по желанию Дюма-отца знаменитую драму «Несельская башня» и затем присвоенную Дюма, как-то сказал:
- Один раз меня обокрал Дюма, другой раз Журдан! В мире почти не существует литератора, которого бы хоть однажды не обокрали.
Ну, так что же нам делать? Закрывать на это глаза или может быть бороться с этим?
К концу дня после такого Ученого Совета, я пришел домой. Внутри была какая-то неудовлетворенность. Затем я горько усмехнулся, удивился своей наивности и сел работать.
Успокоившись, я решил воспринимать начальство таким, какое оно есть, довольствоваться тем, что оно - начальство, что оно стремится быть таким. Это звучит парадоксально, но другого мне не дано.
Из Москвы последовал звонок от Благова. Он предложил мне выехать в Москву для участия во встрече со специалистами одного из фирм ФРГ, производящей всевозможные химические продукты, в том числе флокулянты для рудной и угольной промышленности. Фирма Бадише Анилин унд сода-Фабрик была заинтересована в получении заказов на поставку своей продукции в нашу страну. Она прислала нам свои флокулянты. Мы их испытали и вот на этой встрече должны были обменяться мнениями об эффективности западногерманских и наших флокулянтов.
Проведенные нами сравнительные испытания показали, что наши флокулянты того времени не только не уступали им, но даже превосходили своей активностью.
Во время встречи немцы старались представить свою продукцию в самом лучшем виде, но среди нас это не имело большого успеха.
Вообще, с западногерманскими представителями это не первая моя встреча. Как-то еще в 1962 или возможно в 1963 году, точно уже не помню, в СССР прибыли крупные специалисты из ФРГ по обогащению углей и коксованию. В их числе были известные обогатители – Гофман, Лемке и Пауль. В состав их делегации входила группа специалистов коксовиков и еще два человека, которые очень свободно говорили по-русски, но ничего не понимали ни в обогащении, ни в коксовании углей.
Нашу делегацию возглавлял некто Кузнецов – коксовик. Он был в Германии и теперь принимал ответную делегацию немцев. Я просил Кузнецова:
- Кто эти два немца, которые выступают не в качестве переводчиков, а членами делегации и ничего не знают в рассматриваемых нами вопросах. К тому же они все время вокруг нас шныряют, прислушиваются к нашим разговорам?
Кузнецов улыбнулся и тихонько мне ответил:
- Шпионы.
В Донецком бассейне им показали несколько углеобогатительных фабрик. Конечно, показали лучшие фабрики. После этого немцы потребовали устроить свободную дискуссию с советскими инженерами по вопросам обогащения углей. В число инженеров, представляющих советскую сторону на дискуссии, были включены я и Коткин. Мы не знали, в чем будет заключаться беседа, какие будут подняты вопросы, и мы с нетерпением ожидали начала.
Как у нас принято, в зале был установлен длинный стол с фруктами и минеральными водами. С одной стороны уселись немцы, с другой – мы. Нас было человек восемь.
Так как инициатива устройства дискуссии принадлежала немцам, то им и предоставили первое слово. Немцы по очереди задавали чисто технические вопросы, а мы отвечали. Вопросы касались технологии обогащения углей и устройства отдельных машин. Они особенно интересовались автоматизацией операций и новым оборудованием, применявшимся на наших фабриках. Потом мы задавали вопросы, а немцы отвечали.
Во время нашей беседы, Гофман – специалист по отсадочным машинам, когда говорил, то поднимал правую руку, с некоторым наклоном вперед. Такое положение руки напоминало приветствие, принятое во времена Гитлера. Мы переглядывались между собой, но особенно не были удивлены, поскольку это все происходило во времена Аденауэра, проводившего жесткую политику в отношении нашей страны.
В результате длительной беседы у нас сложилось следующее мнение.
Технологические схемы обогащения углей, в основном, - одинаковые, как у нас, так и у них. В теоретических исследованиях мы находились впереди, однако внедрение разработок в практику у нас отстает, и намного. Немцы в этом отношении куда более мобильны. Качество и надежность оборудования у них выше, чем у нас. Эксплуатация и ремонт оборудования у немцев более организованы. Однако, вопросы усреднения углей у нас в то время были поставлены значительно лучше. Немцы не имели тогда больших дозировочных емкостей для рядовых углей, какими располагали мы на наших фабриках. Сейчас положение изменилось. За это время они построили усреднительные установки, а мы остались на прежнем уровне.
Такое собеседование оказалось весьма полезным для нас, но мы находились в неравных условиях – немцы видели наши фабрики, мы же знакомы с их технологией обогащения углей, в основном, по литературе. Это объяснялось весьма редкими выездами наших специалистов за границу, а если кто и выезжал, то, в основном, большие начальники, которые чаще являлись больше администраторами или даже случайными людьми в обогащении, чем специалистами.
Кстати, впервые в Москве я остановился, можно сказать, дома, в квартире Толика. Расположение и устройство его жилья мне понравилось. Очень уютно и удобно. Для одного человека вполне приемлемо. С этого момента я перестал быть зависимым от сложности получения брони в Министерстве на номер в гостинице. В Москве это очень сложно, особенно тем лицам, которые не занимают на местах высоких постов.
Правда, я всегда был обеспечен жильем, благодаря стараниям Благова, но он это делал с ненужными и надоедливыми осложнениями. Надо быть у него в приемной или в кабинете, потолкаться час-другой, так сказать, лишний раз подчеркнуть его высокое положение и свою зависимость от него. Он любит, чтобы у него всегда была очередь на прием. Дело доходило иногда до смешного абсурда. Он часто людей специально задерживал в приемной, чтобы создавать впечатление их заинтересованности в его помощи, персоне. Часто приезжий по его указанию, прождав в приемной час или два, оказывался совершенно ему ненужным. Сидящие в приемной как бы служили фоном для создания деловой и напряженной обстановки, большой занятости Благова и его высокого положения.
Были у меня встречи и с английскими специалистами. После того, как французская фирма «ПИК» по нашему заказу построила в Донбассе три крупных фабрики, а западными немцами построены две фабрики в Кузбассе, руководители известной английской фирмы «Ход Райтсон Минералс Энджиниринг» прибыли в Москву с целью получить от нашей страны заказ на строительство двух фабрик в Донецком или другом угольном бассейне нашей страны.
Для встречи с англичанами в Москву был вызван и я.
Наша делегация состояла из семи человек во главе с Благовым. Это были в основном ответственные работники с положением, разумеется, кроме меня. Благов всех по порядку представил англичанам, а их было четыре человека. При упоминании титула и фамилии англичане в знак уважения слегка наклоняли головы, но когда дошла очередь до меня, - а я был представлен самым последним, - технический директор спросил Благова:
- Тот ли это Фоменко, с чьими работами я знаком по литературе?
Услышав утвердительный ответ, англичанин подошел ко мне и пожал мне руку с выражением благодарности за работы, с которыми имел возможность ознакомиться по моим книгам.
От неожиданности я слегка смутился, а на лице Благова появилась лживая улыбка. В нем, по-видимому, заговорило, свойственное ему уязвленное самолюбие.
Затем мы рассмотрели вместе с ними все варианты фабрик, которые они нам предлагали для строительства. Многое нам понравилось.
Когда кончились беседы, а они длились два дня, генеральный директор этой фирмы тут же достал из портфеля свои заверенные полномочия и предложил нам заключить с ними контракт на строительство двух фабрик в нашей стране. Он положил на стол типовой договор для рассмотрения и принятия решения.
Для нас это было неожиданным и мы несколько растерялись. Ведь никто из нас не имел никаких полномочий, да и не мог иметь.
Наконец, Благов и присутствовавший при этом представитель внешнеторговых организаций, предложил им вместе с ним посетить по этому вопросу специальные органы Совета Министров СССР для окончательного решения вопроса.
Как потом выяснилось, англичанам такой заказ не выдали на том основании, что внешняя политика их страны не благоприятна в отношении СССР.
Я уже отмечал – нашими предками, как это установлено в последние десятилетия, были скифы. Наша семья, в связи с этим стала больше интересоваться жизнью и бытом этих далеких и замечательных народов. Толику удалось у участников археологической экспедиции МГУ, занимавшихся раскопками скифских поселений, расположенных по берегам Днепра, достать три типа стальных наконечников стрел, изготовленных из крицкой стали скифскими племенами. Возможно, эти наконечники изготовлены из стали, полученной скифами из Криворожской руды. Это месторождение железной руды скифам было хорошо известно.
Несмотря на давность, - наконечникам, как считается, более двух тысяч лет, - сохранились они очень хорошо. Правда, у двух наконечников сломаны острые кончики. Крицкую сталь в те времена получали путем длительной ковки. Откованы они очень тонко и гладко. Удивительно, что за эти годы их не тронула ни ржавчина, ни другие внешние воздействия.
Характерным для всех трех наконечников является невозможность их вытащить из тела человека, так как на них откованы различной формы заострения, которые при вытаскивании впиваются в тело. Наконечник можно удалить только путем разреза этой части тела или продавливания наконечника острием вперед, то есть по его ходу, если, конечно, это не грозит жизни человека.
Жена смастерила небольшой, но очень оригинальный планшет, на котором эти наконечники и другие предметы древности, прикреплены к шелковой ткани. Планшетом мы украсили одну из стен квартиры, тем самым отдав дань мастерству наших далеких предков.
На планшете покоятся и черепки скифской и боспорской посуды, камни из развалин Помпеи, Римской империи и Алжира, облицовки пирамиды Хеопса и другие предметы.
Вообще, наша семья предрасположена к коллекционированию, считая, что будущее всегда расцветает на развалинах прошлого. У нас хорошая фонотека классической музыки. Ее собрал Толик. До сих пор сохраняется коллекция бабочек, стрекоз, кузнечиков и жучков, собранная Толиком, когда он был еще маленьким. Правда, за годы переезда она сильно пострадала. Небольшая, но оригинальная коллекция минералов полезных ископаемых, которые добываются в районах Дальнего Северо-востока, то есть в бассейнах рек Колымы, Индигирки и Яны. Эта коллекция включает небольшой самородок россыпного золота. Уже вам известная коллекция русских и советских монет. Немного собрано медалей, бумажных госзнаков (бонн) и, конечно, книг. Среди книг есть даже редкие издания, считающиеся библиографической редкостью.
В последние годы наши края часто стали посещать эпидемии гриппа. Как-то не уберегся и я. Явление для меня необычное, но пришлось лечь в постель. На работе почувствовал себя не так бодро. В середине дня пришел домой и обнаружил температуру, порядка 38,0, а к вечеру была еще выше. Болело горло. Видимо накануне, будучи разогревшимся, выпил много холодного молока из холодильника.
На второй день пришел врач, как всегда, женщина. Ее маленькая, круглая голова на тонкой шее по форме напоминала скорее голову лилипута, чем нормального человека. Скулы у нее были острые, под глазами были выступающие бугорки. Лицо обычно серьезное, по временам оживлялось улыбкой, внушающей какое-то тревожное чувство. Несмотря на свой солидный возраст, она еще сохранила кое-какую осанку и не расплылась.
- Что с вами? – спросила она.
Я ей рассказал свое состояние.
- Снимите рубашку.
Я снял и показал ей свои телеса. Она послушала и довольно резко сказала:
- Откройте рот.
Не успел я хорошенько его растянуть и высунуть язык, как она произнесла:
- Не надо больше. Я вижу красноту в горле. Все ясно.
Покинув меня, она в другой комнате заполнила больничный лист, из которого следовало, что я подвергся аденовирусному заболеванию и что через день я должен явиться к ней на прием.
По этому поводу я заметил, что в мои годы при высокой температуре могут быть роковые последствия.
Она с упреком посмотрела на меня и добавила:
- Другие ходят и ничего. После этих таблеток температура спадет.
Мне казалось, что это по меньшей мере большая небрежность со стороны врача. Ей не хочется лишний раз прийти, ну а если не спадет, что тогда? Между прочим, так и было. Не потому ли в последние годы заболевания гриппом во многих случаях дает осложнения разного рода и особенно часто воспаление легких?
Все это вызвано запретом врачам выдавать больничный лист более, чем на три дня. Первый день, когда вы заболели, врач вас посещает, как правило, к концу дня. Значит, этот день уже прошел, а он считается в числе трех дней, которые вам прописывает врач. После этого у вас остается один день, в лучшем случае два, для выздоровления. На утро следующего или последующего дня, вы должны явиться перед светлые очи врача. Причем, должны еще не один час дожидаться приема. Немного странно, но это так. В результате, многие после этого преждевременно-вынужденного выхода начинают болеть еще более остро.
Я, конечно, не пошел и не воспользовался ее больничным листком.
Ныне врачи многие болезни объясняют вирусным, весьма модным заболеванием. Они часто поступают как синоптики, которые любые изменения погоды объясняют тоже модными названиями – циклонами и антициклонами.
Согласно рецепту, выданному мне врачом, приписывалось три раза в день принимать ацетилсалициловую кислоту, столько же раз тетрациклин гидрохлорида и раствор хлористого кальция. К этому она устно добавила:
- Надо ставить банки, горчичники и дышать парами кипящей воды в чайнике.
Если к этому добавить благие пожелания моих знакомых, которые полагают, что знают не меньше любого врача, и у каждого из них есть свое «верное» средство, то мне нужно было еще полоскать горло раствором соды, маслом, на ночь пить чай с малиной, дышать парами воды и чесноком, ставить не десять, а все тридцать банок, и в довершение всего этого на ночь надо завернуться в промоченную в горчичном растворе простыню, затем обернуться целлофаном, укутаться одеялом и так лежать несколько часов. Вы представляете положение больного?!
Были и другие советы. Если учесть, что многие мои знакомые не знали о моей болезни и не могли блеснуть своими исключительными советами и «верными» средствами, от которых всегда выздоравливают их знакомые и друзья, то представляете в какое трудное положение попадает больной.
Но вы уже знаете мое отношение как к официальной, научной, так и к домашней медицине. Никаких таблеток я не принимал, тем более не заворачивался ни в какие простыни, пропитанные горчичным раствором, а пользовался больше безобидными средствами, вроде чая с малиной, полоскание горла, теплое молоко с содой и ингаляции горла водяными парами. Пожалуй, и все.
Применение дюжинами всевозможных пилюль и микстур, так обильно рекомендуемых врачами в наше время, конечно, могут и помочь больному, но кто знает, могут и повредить, ускорить окончание нашего жизненного пути и стащить нас в могилу. Ведь гарантий нет никаких.
Во время болезни, в дневное время, когда резкий луч солнца прорезал воздух комнаты, я часто любовался блестевшими мельчайшими пылинками, которые кружились в нем, совершая самые причудливые движения. Заметил я и другое, если я лежал на правом боку, то кашля у меня не было, уменьшалась и хрипота при дыхании. Но когда лежал лицом вверх, то кашель и хрипота усиливались. Я сказал об этом лечащему врачу и, вместо участливого отношения ко мне, услышал:
- Больные своим воображением всегда сочиняют всякие небылицы, - и на ее лице появилось выражение властности, непреклонности и самодовольства.
Про себя я подумал, что женские причуды не ограничены ни географическим расположением местности, ни климатом, ни национальностью, ни хваленой медицинской гуманностью. Все значительно проще и грубее. Она не потрудилась даже вникнуть в мои, возможно, и беспочвенные наблюдения. Ведь я все-таки больной. С другой стороны, ее поспешность можно понять. Ей некогда. Она старается как можно скорее отделаться от докучливого больного. Впереди у нее еще целый ряд посещений. Возможно и другое – она стала врачом не по призванию, а по моде.
Но вот я выздоровел, и свои наблюдения рассказал знакомым. Совсем другое отношение. Все отнеслись со всей серьезностью и пониманием. Каждый из них дал свое объяснение, и тут же последовали советы, как быть в подобных случаях.
Причем, удивляет - с каким желанием и пониманием к вам относятся эти домашние лекари. С какой очаровательной смелостью, с какой отвагой и какими надеждами все это высказывается вам, что невольно хочется верить. Вот если бы поступали так врачи, как бы выиграла медицина в глазах людей, как бы поднялся ее авторитет и наконец, как бы уменьшилось количество небрежно установленных неверных диагнозов.
В последние годы установилась практика однообразия. Что бы с вами ни случилось, врачи сразу назначают многочисленные анализы. Конечно, анализы нужны, но ход болезни часто бывает важнее даже анализов, тем более, что результаты анализов надо уметь хорошо читать. А как болезнь можно распознать, если врач возле больного больше двух-трех минут не задерживается и не выслушивает самочувствия больного.
Не успел я поправиться и хорошо окрепнуть, как заболела жена. Опять беда. По-видимому, трудно уберечься, когда в квартире есть больной.
За время болезни я отрастил небольшую бороду и усы. К моему удивлению оказалось, волосы моей бороды и усов уже седые. Это для меня было открытием. Но меня поразила и вторая неожиданность. Цвет волос бороды и усов был черным. Это мне удалось установить по немногим еще не поседевшим волоскам. Ведь я блондин и никак не ожидал такого открытия. Вот, что значит всю жизнь аккуратно бриться. Не заболей, так бы и не знал истинного цвета волос собственной бороды и усов. Правда, я мог это предвидеть, ибо брови у меня всегда были черными. Сейчас уже кое-где проглядывается седина.
Несмотря на мои высказывания, моя точка зрения на нормальное существование человека в отношении его здоровья не отличается от общепринятой.
Далее см. рис.48, рис.49, рис.50, рис.51, рис.52, рис.53, рис.54, рис.55, рис.56, рис.57, рис.58, рис.59, рис.60, рис.61, рис.62, рис.63, рис.64, рис.65, рис.66.
