Судьба открытий Н.А. Морозова в области истории
В 1997 году я защитила дипломную работу в Новосибирском государственном университете на тему «Судьба открытий Н.А. Морозова в истории и филологии». Произошло это в Новосибирском Академгородке. Моей главной целью было ответить на следующие вопросы:
Почему работы Морозова прекратили публиковать?
Почему у него не было коллектива учеников и продолжателей?
Действительно ли его выводы были опровергнуты наукой?
Как я пришла к этой теме? Я обнаружила в областной научной библиотеке 5 томов «Христа», подаренных библиотеке кем-то из домашней коллекции (т.е. до этого в библиотеке их не было!), и была заинтересована их содержанием. В университетской библиотеке обнаружилась также книга «Апокалипсис: откровение в грозе и в буре», которую кто-то воспроизвёл на ротапринте и поместил туда. Больше во всём Новосибирске не было ничего. Чтобы прочитать шестой том, мне пришлось ехать в Томск. Седьмой том «Христа», «Пророков», «В поисках философского камня», «Христос или Рамзес» удалось получить только в виде микрофильмов из Москвы. У меня, конечно, возникло подозрение, что книги Морозова целенаправленно изымались из библиотек, ведь каждый раз, когда я пыталась найти очередную книгу, делались запросы в библиотеки разных городов, но ничего не находили.
Как пишет сам Морозов, публиковать его книги прекратили после 1932 года, ссылаясь на отсутствие бумаги. Почему так произошло? По-моему, ответ очевиден. В 1933 году к власти в Германии пришёл Гитлер, и стало очевидно, что войны с Западом не избежать. После этого идея Морозова, что цивилизация шла с запада на восток стала идеологически опасной. А он ведь доказывал, что восточные цивилизации – это результат деятельности католических миссионеров.
Казалось бы, после победы в войне можно было возобновить публикацию, но в 1947 году было создано государство Израиль, которое Сталин всерьёз надеялся сделать плацдармом для распространения социалистических идей на востоке (Советский Союз признал Израиль первым). После этого выводы Морозова относительно того, что библейские события происходили совершенно в другом месте, стали замалчивать.
Впрочем, был такой советский историк, Иосиф Ааронович Крывелёв, в книге которого за 1985 год я обнаружила утверждение, что библейские события происходили совсем не там, где находится современный Израиль. На Морозова он не ссылается, но чем, как не знакомством с трудами Морозова, можно объяснить такую позицию?
Поскольку я жила в Академгородке – месте, где 80% населения было связано с наукой, – я стала расспрашивать, не читал ли кто-нибудь исторических трудов Морозова. Нашла троих историков, которые читали первый том «Христа», вернее… его первую часть. Как оказалось, все они дошли до раздела о Василии Великом, испытали «когнитивный диссонанс» и на этом месте бросили чтение.
Единственным человеком, который смог «осилить» больше, оказался к.ф-м.н. Василий Фёдорович Кукарин. Мы познакомились с ним в клубе аквалангистов, где он посоветовал в случае травмы лёгких кашлять в подушку. Я сразу же предположила, что совет этот он прочитал у Морозова, который именно так вылечился в тюрьме от туберкулёза, и спросила его об этом. Моё предположение подтвердилось. А когда Василий Фёдорович узнал, что я пишу дипломную по Морозову, он по собственной инициативе помог мне с поездкой в Архив Академии наук.
В ходе изучения книг Морозова я решила сопоставить ту последовательность написания библейских книг, которую он вывел с помощью астрономических сведений, упомянутых в этих книгах, с последовательностью, которую установили учёные до него. Я взяла книгу, написанную моим научным руководителем на начальных курсах, Михаилом Иосифовичем Рижским («Библейские пророки и библейские пророчества», 1987 г.). Также я взяла хронологию согласно церковной библейской энциклопедии 1891 г. К моему удивлению, сам порядок написания библейских книг и у Морозова, и у историков, и у богословов совпадал, за исключением книги «Апокалипсис», которую принято считать последней в ряду библейских книг, а Морозов доказывает, что она первая.
На меня, конечно, в университете смотрели косо, ведь мои курсовые и выступления на конференциях тоже были на эту тему, и я имела все основания опасаться, что дипломную мне защитить не дадут. К счастью, научный руководитель, к которому я попала на старших курсах, оказался человеком не робкого десятка. Это был директор института истории СО РАН Леонид Михайлович Горюшкин, который не оказывал на меня никакого давления с целью изменить мою позицию по отношению к историческим работам Морозова. Также у меня было два рецензента – д.и.н. М.В. Шиловский и к.и.н. В.И. Баяндин. Оба они дали отличные отзывы и заявили, что работу надо опубликовать. В поддержку стремления разобраться в столь сложной теме высказался тогда аспирант, а теперь к.и.н. И.Р. Соколовский. Я очень благодарна всем этим людям за их мужество.
Меня очень интересовал вопрос, почему же Морозов, будучи директором научно-исследовательского института, не создал коллектива, который мог бы продолжить его дело? Работая в Архиве Академии наук, я обнаружила документы, которые проливают свет на эту загадку.
Насколько я поняла, созданный Морозовым институт получал финансирование под естественные науки. Историей Морозов занимался в рамках деятельности астрономического отделения, и историей он там занимался один. Остальные сотрудники, которые делали для него вычисления, были именно астрономами, и их, за исключением, пожалуй, метеоролога Даниила Осиповича Святского, история не интересовала. В Архиве Академии наук я увидела стихотворение, написанное сотрудниками института к дню рождения Морозова под названием «Бывают и на солнце пятна». Смысл стихотворения был таков: «Несмотря на то, что вы пишете неправильные вещи, мы вас любим. Бывают и на солнце пятна» (пятна – это, судя по контексту, исторические труды директора).
Николай Александрович, как я предполагаю, очень боялся, что его астрономическое отделение обвинят в нецелевом расходовании средств, и поэтому он не мог открыто набрать в свой институт историков, которых бы он мог обучить своим методам, или привлечь астрономов и математиков, интересующихся историей. Скорее всего, он хотел найти единомышленников через «Русское общество любителей мироведения», в котором он был председателем с 1910 года, но в 1930 году общество было разгромлено по политическим причинам.
В Архиве Академии наук я обнаружила черновик письма Морозова комиссару наркомпроса, озаглавленного самим Морозовым как «История одного вредительства» (письмо было послано 15 сентября 1939 года, но ответа на него Морозов не получил). Судя по карточке документа, я была первой, кому он попал в руки. Это был рукописный документ на 13 страницах, очень трудно читаемый (Морозов, видимо, очень волновался и торопился, поскольку часть текста написана на трамвайных билетах, подклеенных к тетради).
Этот текст даёт любопытные сведения о борьбе отделений в Институте им. П.Ф. Лесгафта, а также о деятельности ОГПУ, которое подсылало в институт агентов с целью выяснить благонадёжность директора и сотрудников. Например, Морозов пишет, что один из его заместителей, Владимир Иванович Забрежнев (личность довольно известная, криминалист, разведчик, член масонской ложи, правда, не той, в которой был сам Морозов) ночью ходил по институту с поддельными ключами и обыскивал даже личный кабинет директора, но разведчиком он был, по-видимому, не очень хорошим. Один раз он выронил из кармана письмо от своей бывшей жены, причём оскорбительного содержания. В другой раз Забрежнев забыл на месте обыска поддельные ключи.
Один из работников института, по мнению Морозова, целенаправленно боролся с астрономическим отделением. Например, когда вышел декрет против опаздывающих на работу, тот начал добиваться увольнения астрономов, которые не приходили на работу из-за того, что небо было плотно затянуто облаками. В дальнейшем этот человек, по предположению Морозова, пользуясь тем, что Ксения Алексеевна была больна и не могла проводить его, похитил у него из дома четырёхлетний труд астрономического отделения под названием «О влиянии центральных тел Млечного пути на атмосферные явления Земли» (сама тема, конечно, поражает воображение!). А вскоре нагрянула комиссия с проверкой, чем занимается астрономическое отделение. К счастью, черновики работы лежали в спальне, и отчитаться удалось.
Что за этим всем стояло? Лидирующим в институте было отделение физиологии, которое перетягивало финансирование на себя и боролось за упразднение других отделений, что в конце концов и произошло.
Действительно ли открытия Морозова были опровергнуты наукой? Сразу скажу, что последней критической работой является статья Николая Михайловича Никольского за 1925 г., а к этому времени вышли в свет только «Апокалипсис: откровение в грозе и в буре» (1907), «Пророки» (1914) и первый том «Христа» (1924). Основной массив исследований Морозова ещё не был опубликован (ведь впереди были ещё 6 томов «Христа»!).
Критическая статья Н.М. Никольского и в 1925 г. стоит особняком. Во-первых, он являлся человеком действительно компетентным в библейской критике, во-вторых, его анализ затрагивает первый том «Христа», а вся прочая критика относится лишь к самой первой книге Морозова (к «Откровению в грозе и в буре»). С выходом «Пророков» (1914) стало ясно, что «Откровение» не случайный «ляпсус», написанный дилетантом, а лишь начало продуманной системы доказательств, и критика смолкла в ожидании окончательных выводов автора. Что касается каких-либо фундаментальных работ, где бы разбиралась вся система аргументов Морозова и все его книги, таковых не существует в природе: критика заканчивается статьей Никольского 1925 г. о первом томе «Христа», на которую, кстати, Морозов дал ответ в №4 журнала «Новый мир» за 1925 г.
Обратим внимание на то, что ни Никольский, ни другие критики не отрицают того, что в Апокалипсисе содержатся астрономические данные. Основной упрёк всех этих критиков заключается в том, что Морозов без достаточных к тому оснований предполагает автором Апокалипсиса Ионна Златоуста.
В дальнейшем Морозов вёл с Никольским переписку и посылал ему свои новые работы. Так в письме за 1935 год, обнаруженном мной в Архиве Академии наук, Никольский благодарит Морозова за присланный ему очередной том «Христа» (по-видимому, седьмой) и сообщает, что уже начал читать урывками. Поскольку никакой критики со стороны Никольского после 1925 года не публиковалось, возможно, по поводу выводов Морозова он своё мнение изменил.
Кстати, помните художественный фильм «Дед Морозов», где было показано, якобы 87-летний Н.А. Морозов ушёл добровольцем на фронт? Все удивляются, откуда взялась такая легенда. А ведь возможно, этот образ навеян биографией академика Никольского (внешне похожего на Морозова). Никольский не успел эвакуироваться из Минска, и после отказа сотрудничать с немцами был вынужден бежать в партизанский отряд. Правда, академик Никольский на 23 года моложе Морозова.
