В пятой книге романа "Гаргантюа и Пантагрюэль" Рабле отправляет своих героев на остров Пушистых Котов, символизирующих судебную власть, которую автор громит с "гуманистических позиций". Главный судья Цапцарап задаёт путешественникам следующую загадку:
- Какая-то блондинка, без мужчины
Зачав ребёнка, родила без муки
Похожего на эфиопа сына,
Хоть, издавая яростные звуки,
Прогрыз он ей, как юные гадюки,
Весь правый бок пред тем, как в мир явился.
<сноска: -Древние греки и римляне верили, что гадюка, появляясь на свет, прогрызает живот своей матери ("рождается ценой матереубийства"). Это поверие связано с тем, что гадюки - живородящие змеи.>
Затем он дерзко странствовать пустился -
Где по земле, ползком, а где летя, -
Чему немало друг наук дивился,
Его к людскому роду сопричтя.
...
Вот что, - отвечал Панург: - чёрный долгоносик родился, ну его к чёрту, от белого боба, ну его к чёрту, благодаря дыре, которую он в нём прогрыз, ну её к чёрту, и он то летает, то ползает по земле, ну его к чёрту. Пифагор же, старейший любитель мудрости, то есть по-гречески - философии, ну её к чёрту, получил на придачу ещё и человеческую душу. Если бы вы были люди, ну вас к чёрту, то, по мнению Пифагора, после вашей лихой смерти души ваши вошли бы в тела долгоносиков, ну их к чёрту, ибо на этом свете вы все только грызёте да жрёте, а на том свете,
Осатанев от адской муки,
Вы грызть бы стали, как гадюки,
Бока своих же матерей.
... При этих словах Панург швырнул на середину зала кошелёк, туго набитый экю с изображением солнца.

Чтобы оценить просчитанную беспроигрышность юмора Рабле, стоит принять во внимание то, что в ответ на очевидно провокационный в новое время вопрос про старую версию христианского учения/жизнеописания Христа, герои Рабле дают ответ, видимо, правильный в свете старой символики, но настолько сдобренный гуманистическим ёрничанием пополам с благочестивым чертыханием, замаскированным под некое обличение порока общества (т.е. продажного суда), что их ответ формально "прокатывает" в свете новой идеологии.
Приведённая выдержка из текста, представляющая загадку о недавнем официальном религиозном учении, демонстрирует общий подход модификаторов истории - устаревшие идеологически положения отправляются в область "легендарного прошлого". Пифагора, "устаревшего Христа", Рабле всё же не решается "послать к чёрту" вслед за философией, "старой мудростью", даже опосредованно, устами своего героя.
З.Ы. Кстати, бобовый символизм - это одна из излюбленных мишеней юмора Рабле. В этой связи вспоминается выражение "времена царя Гороха", имеющее смысл "в незапамятные времена, самого начала истории". Не времена ли царствования Христа первым делом начали "погружать" в далёкое прошлое модификаторы истории в соответствии с диктуемой "политикой ордена"? Причём некоторое время они понимали что к чему, раз появилась поговорка с такой образностью и таким смыслом. Но от "царя гороха" и до "шута горохового" недалеко. Не является ли это еще одним долгоиграющим приёмом модификаторов - через осмеяние и идиотизацию предания приводить его к забвению, что эффективнее, чем прямой запрет?