Искушение Иисуса и похищение Ганимеда

Тема искушения Иисуса, пока еще не называемого Христом, следует сразу после крещения и потому может рассматриваться как непосредственное его продолжение. Или как два последовательных эпизода одного и того же события. Смысл которого требует пояснения.

Видимо, это прямое следствие слов, сказанных во время крещения.

«И се, глас с небес, глаголющий: Сей есть сын мой возлюбленный, в котором мое благоволение».

«С небес» может быть просто сверху (или оттуда) – слова самого божественного царя, имеющими отношение не только к Иисусу, но и другим заинтересованным лицам. Поскольку могли означать не только признание его сыном, притом возлюбленным («господин назначил меня любимой женой»), но и, возможно, наследником.

Но кто бы не произнес эти слова, они были услышаны и моментально доведены до сведения другого кандидата, до сих пор пользовавшимся безусловным приоритетом. К тому же и обладающего реальной властью. Понятна мгновенно возникшая обеспокоенность такого рода событием, вызвавшая реальные последствия. Туманно описанные в текстах Евангелий, сопровождаемых беспомощными толкованиями.

«Тогда Иисус возведен был духом в пустыню, для искушения от диавола и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал».

Пассивная форма «был возведен» означает не самостоятельное действие, а принуждение, целью которого является испытание, названное искушением. Похоже, он попросту был тут же задержан и изолирован (доставлен в пустыню) «до выяснения» в условиях принудительного содержания и 40-дневного «поста». В течение которого он должен был «дозревать» для предстоящего разговора. Само слово «пост» означает «пуст». В исходном виде, вероятно, ПОУСТ, давшее два сокращения – ПОСТ и ПУСТ. Отсюда «постные шти» в смысле пустые – без мяса.

Понятно, его при этом практически не кормили, чтобы довести «до нужной кондиции».

Попробуем разобрать это довольно смутное евангельское сообщение.
Начнем со слова «взалкал», которое толкуют как «проголодался». На том лишь основании, что дальше следует первое искушение, толкующее о хлебах. Хотя проще было чудесным образом насытиться и вовсе без хлеба. В последующих искушениях о насыщении полностью забывается, хотя превращать камни в хлеба он отказался. И вообще причем здесь «хлеба», когда для насыщения достаточен просто хлеб в количестве одной штуки. А если бы ему было предложено превратить камни во что-то другое, скажем, дворец, как это обычно поручается джиннам волшебных сказок? Или превратить брошенный гребешок в лес, а платок – в реку, как в сказке про бабу Ягу-преследовательницу?

Правильное понимание происходящего, видимо, таково. Слово «алкать» означает жаждать, а жажда это желание пить, а не есть. Алкаш это пьяница, а не обжора. Исходное слово ЛА – ЛАкать=пить (по-собачьи), а слово АЛкать означает НЕ-пить – конкретное отрицание, образованное посредством противоречия, то есть обратного произношения.

К хлебам это вообще не имеет отношения. Возможно, здесь обозначено его назначение «испить чашу сию». Ту самую, о которой впоследствии предстояло «моление о чаше».

И тут перед ним, наконец, является сам искуситель. Или его к нему доставляют «для собеседования». Которое должно выяснить насколько опасен сей кандидат и требуется ли его физическое устранение.

Три искушения.

«И приступил к нему искуситель и сказал: если ты сын божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами».

Это испытание унижением. Поскольку он с ходу начинает с цитаты «если ты сын божий». А «богом живым» мог называться и просто царь, что может означать следующее.

– Если так и ты действительно, как говорят, царский сын и, стало быть, мой возлюбленный брат то… не желаешь ли отведать нашу хлеб-соль, присоединившись к сей скромной трапезе?
Легко представить что-нибудь вроде уставленного яствами стола и поставленного перед ним узника, которому это «любезно» предлагается, с естественным отказом еще не до конца сломленного.
– Спасибо, я сыт.
– Да? А может ты волшебник и камни сии можешь превращать в хлеба?
– Не хлебом единым сыт человек.
Далее следует испытание страхом.
– Хамить значит? Тебя как, сразу прикончить или желаешь помучиться?
– Лучше, конечно, помучиться.
– А может тебя отсюда вниз сбросить? Думаешь, ангелы прилетят, чтобы тебя подхватить?
Ответ неожиданный и явно сбивающий с толку.
– Не искушай господа бога твоего!
Возможно, означающий, что скрыть это ведь вряд ли удастся, дойдет до самого божественного правителя и отца с вытекающими отсюда последствиями.
И последнее испытание – лестью.
– Ну, ладно, мы так и быть, дадим тебе эту власть, раз сам этого хочешь. Но при одном условии. Прежде ты должен поклониться мне.
– Богу одному поклоняюсь, ему одному служу.

Морально это трактуется как победа, но не в глазах искусителя, видимо, порешившего, что перед ним всего лишь пустой и не очень опасный фантазер. Отпущенный им «до времени» в сопровождении слов «Ладно, свободен ПОКА, но помни, что я тебе здесь сказал». А окружающие («ангел» это посыльный), безмолвно ему сочувствующие, тотчас к нему приблизились, и «ангелы ему служили». На этом сцена крещения теперь, наконец, завершается, и он отправляется странствовать.

А сам «посрамленный» диавол отступил, конечно, не окончательно, а только до времени. Поскольку в его руках остается еще одно крайнее средство – месть. Выражаемая в постоянном преследовании его названными детьми (словами самого Христа «ваш отец – диавол»), не отклонившими ни одного из предложенных им искушений.

Личные и церковные искушения

Можно добавить, что эти великие искушения в дополнение к множеству мелких свойственны, по-видимому, не одной только конкретной религии, из-за чего она может считаться «безусловно хорошей» или «отчасти плохой», вследствие чего порой даже предлагается поменять веру (как будто при этом можно поменять душу), а происходят в душе каждого человека. Поэтому и в христианской религии, принимаемой в качестве образцово хорошей, могут обнаруживаться черты прямо противоположные постулируемым.
Этому можно привести три примера.

Начнем с Рождества.

Рождество Христово отмечено прибытием специальных послов, называемых волхвами, иначе говоря, магами, т.е. могучими или могущественными, вручившими ему царственные дары. И это символическое событие вдруг начинает изображаться следующим образом. Рождение происходит в какой-то пещере или хлеву, т.е. в условиях антисанитарии и в окружении неких животных. Хорошо еще просто коровок или барашков, символизирующих безобидность, а то и прямо свиней или козлов, обозначающих уже нечто прямо противоположное. А сами маги вдруг превращаются в пастухов, чуть ли не нищих в драных лохмотьях и с заплечными торбами. И кто это так рисует? – Сам Рембрандт. Запомним это, поскольку к нему еще предстоит вернуться.

Далее http://sciteclibrary.ru/rus/catalog/pages/14019.html .