ПЕРЕЕЗД В МОСКВУ В 1951 ГОДУ
Папу направили учиться в Академию имени Фрунзе в Москву, и наша семья: папа, мама, бабушка Александра Прохоровна и я – переехала в конце сентября 1951 года в Москву. Жили мы в Москве до конца декабря 1954 года, то есть чуть больше 3 лет. Жили на съёмных квартирах. Сначала 3 месяца жили в маленькой комнатке в Жевлюковом переулке (сейчас это Марксисткий переулок), недалеко от метро Таганская, напротив маленького сахарного заводика. Я плохо помню это время, мне было тогда всего 3,5 года. Помню, что мальчишки делали себе высокие ходули и ходили на них по улице. Видимо, это было тогда массовым увлечением. Потом мы переехали на Красную Пресню, где снимали одну большую комнату. Хозяева квартиры по фамилии Мельниковы имели дачу, выращивали там много клубники, и часто приглашали меня смотреть телевизор (тогда это была большая редкость!) вместе с их детьми, угощая при этом чаем с клубничным вареньем. У них была домработница, которая, за неимением другого места, спала у них в гостиной под столом на полу. Был у них и телефон. Помню, что номер начинался с Д-2…(Мама требовала, чтобы я знала его наизусть, потому и помню до сих пор его начало). Потом летом мы снимали у них дачу (комнату в их дачном домике в посёлке Расторгуево под Москвой). Домик был деревянный, наша комната была в мансарде, с балконом. Часто обедали во дворе, вместе с компанией хозяев дачи и других их постояльцев. Было несколько мальчиков и девочек. Помню, что нас регулярно, с уговорами, поили парным молоком, которое приносила по утрам по заказу женщина из деревни. Мама готовила еду, покупала на рынке продукты, шила платья на бабушкиной швейной машинке (эта машинка до сих пор у меня как память о бабушке, иногда даже шью на ней кое-что).
Мама за швейной машинкой.
Эта машинка Подольского завода куплена была ещё бабушкой в 1930 году.
Прекрасно работает до сих пор.
Хорошо помню, какие платья шила мама, понемногу она учила шить и меня, для куклы. Почти каждый день мама на электричке ездила в Москву искать очередную квартиру, так как хозяева не продляли срок аренды. Поэтому к концу нашего пребывания в Москве мама очень хорошо знала город. Даже через много лет, когда она снова иногда приезжала в Москву к нам с Толей, она прекрасно помнила все улицы и переулки, хотя, конечно, Москва менялась из года в год, и мама сразу замечала такие изменения.
Следующая наша съёмная комната была на Садово-Кудринской, но там оказались какие-то скандальные хозяева, которые ссорились между собой, доставляли нам этим большой дискомфорт, и мы вскоре (благодаря усиленным поискам мамы подходящего жилья) переехали на нашу последнюю квартиру в Москве – на ул.Кировской (сейчас ул.Мясницкая). Это была комната в большой коммунальной квартире, где жило несколько семей (может быть, 6 или7), с длиннющим коридором и большой общей кухней, где у каждой семьи был свой кухонный стол. Был, кажется, общий туалет и умывальник. Мыться ходили в баню. Готовили на газовых плитах или на керогазах – точно не могу сказать, не помню.
Нашими соседями (через стенку) были супруги Оголивец – певцы из хора Большого театра. Сам Оголивец обязательно ел по утрам салат из сырых овощей со свёклой, который ему готовила их домработница. Тогда очень у многих жителей Москвы были домработницы, был даже профсоюз домработниц. У супругов Оголивец было много фотографий на стенах комнаты и в альбомах, где они были в разных оперных ролях, в соответствующих костюмах. Помню, что мне было очень интересно рассматривать эти фотографии, которые они с удовольствием показывали. Другая соседка была опытная портниха, которая брала заказы. Мама иногда обращалась к ней за советом по пошиву какой-нибудь вещи, а иногда заказывала ей сшить платье более сложного фасона. Я помню 2 или 3 очень красивых трикотажных платья, которые она сшила маме. Мы заходили к ней с мамой, и она подарила мне очень красивые лоскутки для кукольных платьев. А мама сшила мне тогда из своего старого мехового воротника башмаки («чуни»), в которых я ходила дома зимой. Так мама оберегала меня от простуды, от сквозняков. Я часто болела ангиной, а однажды у меня образовалась флегмона, которую оперировали в военном госпитале. Тогда многие считали, что при частых простудах следует удалять гланды. Но были и другие мнения. Мама придерживалась разумного взгляда, что в организме нет ничего лишнего, что всё в нём связано, и не все связи понятны и изучены. Поэтому она не стала удалять мне гланды, а старалась меня закаливать. Купила мне коньки-снегурочки, часто покупала мороженое. На этих снегурочках я каталась не на катке, а прямо по дорожках бульвара «Чистые пруды», гуляя с мамой или бабушкой. Закаливание помогало, я стала меньше простужаться и болеть. Дом наш был небольшой, кажется, двух- этажный, он находился на том месте, где теперь огромное здание, принадлежащее министерству обороны, выходящее фасадом на Тургеневскую площадь. Наша коммунальная квартира была на втором этаже. Напротив дома была булочная, и рядом в углублении была территория районного дома пионеров, куда мы с мамой или с бабушкой часто ходили гулять, чтобы я могла поиграть в разные игры с пионерами. Там было летом что-то вроде летнего лагеря для ребят. А на Тургеневской площади тогда стояло здание пединститута. Помню, что туда родители ходили голосовать.
Часто мы ходили с бабушкой, или с мамой, или все вместе, к метро встречать папу с работы, то есть с занятий в Академии. У метро весной продавали маленькие букетики фиалок. Помню, что я очень любила кататься на эскалаторе и ездить в метро. В те годы оно было новое, народу там было совсем не много, было очень красиво. Ещё помню, что мама часто на ужин покупала баночку чёрной икры. Она была тогда совсем не дорогая и очень вкусная.
Ещё помню, что бабушка крестила меня в одной из московских церквей, где-то недалеко от нашего дома на ул.Кировской. (Возможно, это было в церкви успения Богородицы в Печатниках - надо уточнить, работал ли тогда этот храм. Шли мы, по моей памяти, из дома как раз в сторону этой церкви). Ходили мы туда с бабушкой и одной её знакомой, которая видимо была моей крёстной матерью. Помню, как священник брызгал на меня святой водой и потом давал что-то выпить и съесть (вино и просвирку). Но в какой церкви это было – не помню. Совершалось всё это тайно, как бы даже в тайне от родителей, так как тогда был запрет на религию, особенно для военных и тем более для коммунистов, кем был мой папа. Если бы это стало известно папиному начальству, ему бы не поздоровилось. Родители мои тоже были оба крещёные в детстве, хотя в церковь не ходили.
Мама всегда очень вкусно готовила. В Москве, как я помню, по выходным дням, к нам часто приходил обедать папин племянник Лёня (Алексей Иванович) Щёлоков, который служил тогда в Москве в армии и работал в охране строительства МГУ. В эти дни мама особенно старалась приготовить что-нибудь вкусное. Часто это было жаркое из гуся с картошкой. Папа очень любил это блюдо. Довольно часто мы все, вместе с Лёней, ездили по выходным гулять в парк Сокольники, который тогда был очень ухоженным и красивым.
Мама в Москве немного поправилась, поздоровела. Во Фрунзе, после моего рождения, она довольно долго болела, у неё было какое-то воспаление после родов. Условия и доступность продуктов были в Москве существенно лучше, чем во Фрунзе и чем в предыдущие тяжёлые годы. Женщины тогда, после тяжелейших лет войны и разрухи, совсем не стеснялись быть полными, не ограничивали себя в еде, старались набраться сил и здоровья. Мама всегда была очень красивой женщиной, во всех своих возрастах. Ещё в студенчестве ей часто говорили и друзья, и преподаватели, в том числе профессор М.Н.Лущихин (впоследствии академик): «Вам бы, Шурочка, актрисой быть, а не ветеринаром», - намекая на её красоту. Однажды в Москве её остановила какая-то женщина на Чистых прудах и призналась ей, что именно такой она себе представляет красавицу Анну Каренину.
Мама, Лёня, я и бабушка. Г. Москва, Сокольники, 1953-54г.
Во дворе на Краснопресненской. Я в белой шапочке,
на скамеечке справа (без палки) – моя бабушка
Александра Прохоровна
В годы московской жизни мама с папой старались больше увидеть, узнать о столице, об истории, культуре. Они довольно часто ходили в музеи, театры. Помню, что они ходили в кинотеатр «Колизей», который был прядом с нашим домом на Кировской (где сейчас театр «Современник»). Там шёл тогда знаменитый индийский фильм «Бродяга». Бывали они и в музеях Кремля. Мама была под большим впечатлением от сокровищ алмазного фонда, от Грановитой Палаты Кремля, много рассказывала мне о них.
Помню день смерти Сталина, точнее, день 5 марта 1953 года, когда об этом объявили. Папа с Академией участвовал в похоронах, это было весьма тяжёлое и утомительное мероприятие. Мама пыталась пойти на прощание со Сталиным, но увидев, какая давка образовалась на улицах, она с большим трудом выбралась из этой сумасшедшей толпы и вернулась домой. В тот день было много задавленных толпой людей. Бабушка почти весь день плакала, стоя в нашей комнате перед круглым репродуктором в виде тарелки, который висел на стене. Она молилась и очень переживала. Это передавалось и мне. Я не понимала ситуацию, но чувствовала, что произошло что-то ужасное, очень значительное и грустное. Тогда люди очень боялись – что же будет, как же жить без Сталина? Страх был тогда у людей внутри. Боялись повторения тех бедствий, которые довелось пережить, боялись неизвестности будущего. Это была весна 1953-го года.
Во дворе на Краснопресненской. Весна 1953 года
На Чистопрудном бульваре с мамой и папиным племянником Лёней.
Июнь 1954 года
На Чистых Прудах. 1954 год
В Сокольниках с родителями и Лёней.
Фотографирует бабушка.
1954 год, весна
Потом как-то все немного успокоились. Подходил к концу период обучения папы в Академии. Как я писала в книге о папе, он шёл первым по баллам, окончил Академию с отличием. Но, не имея никакой «моральной» поддержки влиятельных людей, был распределён на службу на Дальний Восток. Мама расстраивалась, так как очень мечтала остаться жить в Москве, где я могла бы учиться, где были театры, музеи и всё прочее, чего потом не было в нашей жизни на Дальнем Востоке. Но смирившись, и чтобы не расстраивать ещё больше папу, она говорила: ничего, везде люди живут, и мы проживём. Старалась узнать побольше о Дальнем Востоке, о Приморском Крае. Мы тогда думали, что там всюду тайга, и чуть ли не медведи по улицам ходят.
