Извините за небольшой перерыв в повествовании о нашем герое. Начну с прерванного места, продолжив пересказ статьи А.Б. Каменского о научном вкладе Миллера, и его непростом жизненном пути.


ИСТОРИЧЕСКИЕ ИЗЫСКАНИЯ-II


"Для Миллера-историка Сибирь стала прежде всего научной школой. "В 1733 г.,- писал С.В. Бахрушин,- из Петербурга выезжал ещё новичок, приступавший лишь к работе над историческими источниками. Через десять лет Миллер вернулся уже выдающимся специалистом не только в области истории, но и географии и этнографии ...десять лет Камчатской экспедиции создали Миллера как учёного европейского масштаба". Именно в Сибири Миллер окончательно овладел русским языком, самостоятельно ... разработал специальные анкеты для изучения истории, географии и этнографии Сибири, освоил методику работы с архивными документами, приобрёл навыки их копирования, а также обширные познания в различных областях, без которых, как он сам признавался, невозможна была бы его дальнейшая научная деятельность." (стр. 379)

Методика работы с архивными документами, конечно, вещь важная. Однако,- как любит поговаривать автор статьи,- нельзя вполне определённо говорить о том, что Миллер полностью овладел русским языком. Поскольку, как я цитировал ранее его собственное предложение о создании исторического департамента, Миллер указывает о необходимости в штате историографа русского переводчика, а так же копировщиков. Очень интересный и, наверное, несложный вопрос - на каком языке представлен "архив Миллера"? Но на этот вопрос ответа нет. Но к вопросу об архиве я вернусь позднее.

"Десять лет скитаний по Сибири XVIII в. для человека евопейской культуры были, конечно, нелёгким испытанием. Миллер тяжело болел, едва не ослеп, но зато нашёл себе спутницу жизни - вдову немецкого хирурга, которая, по отзыву его коллеги А.Л. Шлёцера, была "во всех отношениях отличная и при том безупречная женщина и превосходная хозяйка". В Петербург Миллер вернулся героем: ему было чем гордиться, и он был вправе расчитывать на признание своих заслуг. ...

Последующие несколько лет Миллер занимался в основном обработкой привезённых из Сибири материалов и написании на их основе "Истории Сибири", своего самого значительного труда. Попутно, ... публиковал небольшие сочинения на разные темы. Так, в 1744 г. по заказу президента Коммерц-коллегии князя Б.Г. Юсупова была написана работа "Известие о торгах сибирских"." (стр. 379-380)

По-видимому, это была своего рода "шабашка" для способного историка, доход от которой поступал мимо академической кассы. Но более доходным предприятием было сочинение убедительных генеалогий (в сообщении про Миллера и Ломоносова я приводил возмущённые слова Ломоносова по поводу этого бизнеса Миллера). Судить его за такого рода левую работу я бы не решился, будучи уверенным, что составленные им генеалогии не фальшивые, а ведь на этом поле вырастали самые удивительные урожаи:

"Ещё одним направлением научной деятельности Миллера оставалась генеалогия. По-видимому, уже тогда Миллер начал систематически собирать данные по родословию различных ветвей Рюриковичей и других русских дворянских фамилий. В 1746 г. это обернулось для него большими непрятностями. Историк-любитель П.Н. Крекшин подал на рассмотрение Сената "Родословие великих князей, царей и императоров", в котором род Романовых возводился к Рюрику. Работа была передана в Академию наук, где попала на отзыв к Миллеру, составившему собственное родословие Романовых, в котором историк доказывал их происхождение от Захарьиных-Юрьевых." (стр. 381)

Оказывается, и возникновению мифа про Захариных-Юрьевых, как прародителей Романовых, мы обязаны Миллеру, при том, что до него эта теория была неизвестна, но и более того - пробила себе дорогу с опасностями для жизни историка (см. ниже). Поистине, Миллер - это Скалигер русской истории, который как воздух проник во все поры традистории и от того стал незаметен. Чуть позднее, Миллеру пришлось сделать тяжёлый выбор,- как этот шаг оценивает традисторик:

"Эпизод с Крекшиным был лишь первым в ряду серьёзных служебных непрятностей Миллера, тем более опасных, что в 1747 г. он, дабы не покидать Россию, вынужден был принять российское подданство и подписать с Академией новый контракт. Правда при этом он получал звание российского историографа и должность ректора университета при Академии, но одновременно оказывался ещё более зависимым от академического начальства, чем прежде. Надо полагать, подписывая контракт, Миллер испытывал большие сомнения: с одной стороны, работа в Петербургской Академии наук, сопровождаемая необходимостью постоянной борьбы за удовлетворительное жалование, бесконечными придирками, подозрениями и кознями Шумахера, с другой - достаточно ясная перспектива научной карьеры на родине, где приобретённых в России знаний и опыта с лихвой хватило бы на много лет успешной научной работы. Но, видимо, российская история, заниматься которой по-настоящему можно было только в России, притягивала его куда сильнее. И Миллер сделал выбор, окончательно связав свою судьбу с этой страной." (стр. 382)

Став российским историографом, Миллер серъёзно приступил к своим государственным делам:


"... в феврале 1755 г. он опубликовал в "Ежемесячных сочинениях" небольшую статью "Рассуждение о двух браках, введенных чужестранными писателями в род великих князей всероссийских". Она посвящена разбору двух сочинений, вышедших в Германии, в которых доказывалось происхождение рода великих русских князей и герцогов Брауншвейг-Люнебургских от одного корня в результате брака одного из киевских князей. ... Миллер ... в результате приходит к выводу, что утверждения их авторов ошибочны. Историк отмечает, что даже если бы иностранные авторы оказались правы, то к царствующему дому Романовых их вывод всё равно не имел бы никакого отношения. Это замечание указывает на второй, политический смысл статьи, ведь она была написана во время царствования Елизаветы Петровны, пришедшей к власти как раз в результате свержения Брауншвейгской фамилии." (стр. 389)

Довольно непонятные выводы предлагает миллеровед, толкуя своего героя. Каким это образом не имеет отношения к Романовым родство Брауншвейгских герцогов с русскими великими князьями? Ведь речь идёт о сравнении степени "легитимности" свергнутого императора Иоанна Антоновича и узурпаторши Елизаветы Петровны. Или тут имелось в виду, что Романовы не имеют никакого родства с Рюриком, в отличие от свергнутой фамилии? Довольно смелая работа была написана Миллером, если участь, что в царствование Елизаветы Петровны даже упоминание о существовании Иоанна Антоновича угрожало казнью или каторгой.

Редактором "Ежемесячных сочинений" от их основания в 1755 г. до закрытия в 1764 г. был именно Миллер. В нём публиковались работы по всем отрослям наук, написанных российскими и заграничными авторами. Разумеется, Миллер курировал историческое направление, вот так напыщенно об этом сообщает историк:

"Уже в первые месяцы существования "Ежемесячных сочинений" с его страниц прозвучал призыв заниматься русской историей. В статье "Сумнительства, касающиеся до Российской истории" Миллер рассматривает статью немецкого учёного И. Геснера, обратившего внимание на неточность летописного известия о дате обручения Игоря и Ольги, а затем предлагает своим читателям самим разобраться в хронологии "Повести временных лет" и прислать в редакцию журнала свои мнения, которые он как редактор готов опубликовать. Подобный призыв Миллер повторяет вновь два года спустя в статье "Предложение, как исправить погрешности, находящиеся в иностранных писателях, писавших о Российском государстве". Снова, в который уже раз Миллер говорит о недостатках сочинений иностранных авторов и о необходимости серьёзных занятий русской историей. Ни на одном иностранном языке до сих пор не издана история России, написанная русским, да и на русском языке такого труда нет, и даже русская молодёжь, интересующаяся историей своего отечества, вынуждена читать ностранных авторов. Как исправить положение? Миллер предлагает несколько способов. Прежде всего надо писать труды по русской истории, начав с издания того, что уже имеется - летописей и "Истории Российской" В.Н. Татищева. И если создать крупный сводный труд по истории России непросто, то полезно составлять историко-географические опания отдельных регионов ... И, наконец, ещё один способ - писать примечания на выходящие за рубежом книги. ... Миллер ... сам первый подавал пример." (стр. 388)

Интерсно, что нигде в выпущенной книге не упоминается Мауро Орбини, опубликованный в петровские времена, а про Лызлова есть упоминание в "Истории жизни и царствования Феодора Алексеевича" причём в таком контексте:

"Патриаршую лошадь вели под устцы келарь Чудовского монастыря и Иван Лызлов, патриарший боярин. Неизвестно, был ли этот Лызлов отец или брат стольника Андрея Лызлова, который в то время написал историю татар на русском языке, отчасти и напечатанную. Книга эта не без ошибок, потому что сочинитель заимствовался польскими и латинскими писателями, не обратив внимание на источники русские, столь богатые и обильные." (стр. 336)

Следует комментарий современных историков, отчасти противоречащий утверждениям Миллера:

"Патриарший боярин Иван Федорович Лызлов действительно был отцом Андрея Лызлова, автора "Скифской истории", первое издание которой было осуществлено Н.И. Новиковым в 1776 г.. В основе этого труда были в основном иностранные источники, однако автор использовал также Степенную книгу, Хронограф редакции 1512 г., Киевский Синопсис, "Историю о великом князе Московском" А.М. Курбского и др." (стр. 434)

Итак, по мнению современных традиков, труд Лызлова за сто лет ко времени переиздания Новиковым (усердным сотрудником Миллера по издательской деятельности, о чём будет добавлено ниже), потерял не только своё название, но и приведён в соответствие с теми же источниками (Степенная книга, хронографы), что почитаемы и Миллером. Да та ли книга Лызлова в итоге получилась? Я полагаю, что в это время во всей европейской историографии сложилась практика переиздания известных по названиям исторических сочинений, с новым исправленным наполнением, а зачастую и с удревнённой датой. И заимствован этот приём был, скорее всего у богословов, таким образом начавших приводить Св. Отцев в соответствие с современными правщикам о них представлениями. Об этом обычае наивно доносит наш традик:

"... в 1762 г.: одиннадцать номеров заняты "Топографией Оренбургской" Рычкова, ... В 1763 г. на смену Рычкову приходит Ф.И. Соймонов: с января по ноябрь печатается его "Описание Каспийского моря и чиненных на оном российских завоеваний, яко часть истории Петра Великого". Следует заметить, что при издании трудов Рычкова и Соймонова Миллер не просто воспроизводил чужой текст, но и редактировал его, по мере необходимости дополняя и исправляя." (стр. 392)

По всей видимости, историк хочет, чтобы мы вместе с ним порадовались и восхитились бескорыстным трудом Миллера на ниве историографии. Та же судьба постигла и работу вышеупомянутого Татищева.

"В 1755 г., в момент выхода в свет первого номера "Ежемесячных сочинений", Татищева уже не было в живых, но ещё при жизни историка Миллер потратил немало сил, уговаривая руководство Академии купить татищевское собрание рукописей. Уговоры не подействовали, и после смерти Татищева бо'льшая часть рукописей погибла в огне пожара в его имении, породив проблему "татищевских известий". Переехав в Москву, Миллер познакомился с сыном Татищева Евграфом и получил от него для издания рукописи "Истории Российской". В 1768-1769 гг. вышли в свет подготовленные Миллером первая и вторая части первого тома "Истории", в 1773 г.- второй том, в 1774 г.- третий. В издании Миллера было немало ошибок и неточностей, за что уже в XIX в. его нередко резко критиковали, обвиняя в искажении авторского текста. Однако, как было доказано исследованиями последних десятилетий, всё дело было в рукописях, которыми обладал Миллер. Сохранилась корректура другого труда Татищева, также изданного Миллером,- примечаний к судебнику 1550 г. Этот уникальный документ позволяет судить о том, насколько принципы, декларированные Миллером в ответе неизвестному критику в 1755 г. ("Разве мне было поправлять сочинение толь великого человека, как был господин Татищев? И поправлять тут, где нужда того не потребовала? Столь я не дерзновенен."), претворялись на практике. Анализ правки Миллера показывает, что она касалась лишь тех мест рукописи, где имелись явные противоречия, и никогда не меняла смысл текста. Миллер не только издавал, но и собирал рукописи Татищева, и немало в этом преуспел. Многие сочинения Татищева известны нам сегодня лишь по рукописям, сохранённым Миллером." (стр. 401)

Хотелось бы проиллюстрировать, что историки понимают под правкой "устраняющей противоречия и не меняющей смысл текста". В первую очередь здесь следует указать на календарные (и астрономические) поправки, которые с точки зрения современной конвенции историков восстанавливают традиционную (но ложную) хронологию. Смысл текста, то есть описание события, нисколько не изменяется, когда традики исправляют в тексте, ошибочные с их точки зрения хронологические указания. По-видимому, в 18 веке (и ранее) в этом-то и заключалась работа историка, но и в сегодняшние дни историки и их эпигоны запросто вставляют в публикуемые рукописи традиционные хронологические указания, отсутствующие в оригинале (например, недавно разбирался соответствующий фрагмент фальсифицированной антифоменкистами "Саги об Олаве Святом"). Именно таким образом, в средневековые и ренесансные хроники проникли датировки от РХ, официально принятые на столетия позднее указываемых традиками дат. Вплоть до того доходит, что в средневековые (якобы) хроники попадают григорианские календарные даты! (см. "Историю" Льва Диакона).

"В 1761 г. на страницах "Ежемесячных сочинений" появляется новая работа Миллера - "Опыт новейшей истории о России", которая рассматривалась им как продолжение "Истории Российской" Татищева. Начинается работа с того, с чего в наши дни начинается всякое историческое исследование - с обзора источников. Не разделяя ещё источники в современном значении этого понятия и литературу вопроса, Миллер, однако, сразу же делит их по происхождению - на русские и иностранные, отмечая, что иностранные авторы "слышали много несправедливо, худо разумели и неисправно рассуждали". Далее автор характеризует "Летопись о многих мятежах", Степенную книгу, хронографы, разрядные и родословные книги, труды Татищева и Манкиева и, наконец, "архивные письма", вывезенные им из Сибири. Таким образом, источниковая база "Опыта" была весьма широка, многие источники впервые вводились в научный оборот." (стр. 389-390)

Как было указано ранее, "Опыт" подвергся критике Ломоносова, который был несогласен с описанием в этой работе Миллера Смутных времён.

"... в самой России в то время о событиях Смуты можно было узнать только из иностранных сочинений. "Опыт" Миллера был первой попыткой дать научное, документированное изложение событий. Но в том-то и дело, что с точки зрения охранительной идеологии русскому человеку знать подлинную историю этой эпохи было ненужно и даже опасно, ведь речь шла о времени междуцарствования, гражданской войны, крестьянских восстаний, частой смены правительств. В 1761 г. на закате елизаветинского царствования это ощущалось, видимо, особенно остро, и подобные знания, выражаясь языком того времени, казались "соблазнительными". ... запрет на продолжение публикации "Опыта" был получен историком непосредственно от Конференции при высочайшем дворе - высшего органа исполнительной власти того времени." (стр. 391)

Это может быть несколько непонятно, если не принять во внимание желание традисторика представить Миллера стардальцем во имя демократии и прогресса. Но факт - есть факт: никто Миллеру не вырвал ноздри за его крамольные работы, и более того, судя по всему, он прожил не лишённую комфорта жизнь. Что, конечно, не помешало Миллеру стать выдающимся новатором в историографии (и не только Российской). Напомню, что именно Миллер был первоиздателем русских Летописей (он первым издал фрагмент ПВЛ на немецком языке), был он автором и первой работы по археологии - "Изъяснение о некоторых древностях, в могилах найденных" (1764); описал российские путешествия на Дальний Восток - на Камчатку, в Америку и в Китай; описал, как уже говорилось историю Сибири, а так же и историю запорожских казаков ("Известие о запорожских казаках", 1760); Миллер первым разобрал и ознакомился с архивами Москвы - всё что осталось от старомосковского времени, прошло через его руки (но б этом я расчитываю написать позднее).

О сотрудничестве Миллера и Новикова тоже можно многое сказать и о ещё большем - догадываться.

"Ещё одно направление издательской деятельности Миллера было связано с той помощью, которую он аказывал Н.И. Новикову. Именно Миллер предоставил Новикову для публикации в "Древней Российской вивлиофике" ряд драматических произведений конца XVII - начала XVIII в., в том числе Симеона Полоцкого, а также многочисленные документы из Архива Коллегии иностранных дел, на что было получено специальное разрешение императрицы. Уже после смерти Миллера, в 1787 г., по его рукописи Новиков осуществил издание Бархатной книги, до сих пор остающееся единственной публикацией этого ценнейшего памятника русской генеалогии конца XVII в." (стр. 402)




ЕГО БОРЬБА: ДРУЗЬЯ И ВРАГИ



"И тут необходимо сказать несколько слов о характере учёного.

Практически во всех работах о Миллере, даже тех, авторы которых отказывают учёному в каких-либо заслугах и таланте, всегда подчёркивается великое трудолюбие Миллера, его работоспособность, сркупулёзность. "Знаменитый трудолюбец", "неутомимый труженик" - наиболее часто употребляемые по отношению к нему эпитеты. В сознании читателя невольно возникает образ кабинетного учёного, поглощённого своими научными занятиями, эдакого книжного червя, живущего в своём мирке и мало интересующегося суетой вокруг. На самом же деле Миллер был человеком активным, деятельным и при этом гордым, самолюбивым, вовсе не безразличным к почёту и славе. Вполне в традициях своего времени он умел быть льстивым по отношению к власть имущим и непримиримым с врагами. Образу кабинетного затворника не соответствовала и внешность Миллера. Впрочем, единственное свидетельство подобного рода сохранилось только в воспоминаниях Шлёцера: Миллер "был картинно красив, поражал высоким ростом и силой... Он мог быть чрезвычайно весел, нападал на остроумные, причудливые мысли и давал колкие ответы; из маленьких глаз его выглядывал сатир". Заносчивость, вспыльчивость, импульсивность нередко подводили Миллера и тяжело сказывались на обстоятельствах жизни учёного..." (стр. 380)

Немного ранее я сообщал, что взлёту своей карьеры Миллер был обязан секретарю Академии Шумахеру, по-началу покровительствовавшему молодому земляку. Но позднее их отношения испортились:

"Вернувшись в Петербург в августе 1731 г., Миллер обнаружил резкую перемену в отношении к себе со стороны Шумахера, который стал холоден и скрытен. К тому же обнаружилось, что из запертого шкафа в казённой квартире исчезли все хранившиеся там письма Шумахера. В результате между Миллером и Шумахером возникла непримиримая вражда ... которая продолжалась до смерти Шумахера и в значительной мере сказалась на судьбе историка". (стр. 377)

"В ... 1744 г. Миллер внёс в Конференцию проект создания в Академии наук Исторического департамента вновь повторённый ... два года спустя. Но в 1744-м, и в 1746-м Академия, в которой по прежнему заправлял недруг Миллера Шумахер, никак не отозвалась на предложение историка. Более того и в непосредственной работе ему чинились всевозможные препятствия. Так, в 1746 г. ему было предписано сдать в архив Академии наук все материалы, привезённые из Сибири. Причём имео обработка материалов Камчатской экспедиции вменялась Миллеру в прямую обязанность, а заниматься "общей российской историей" ему было фактически запрещено. Неожиданно была прервана и работа Миллера над картой Сибири, над которой он трудился в 1745-1746 гг.: все карты с указанием сделанных Берингом открытий были затребованы правительством и возвращены лишь несколько лет спустя, в 1752 г."(стр. 381)

Эта история с 6-летней конфискацией материалов Камчатской экспедиции требует тщательного прояснения. От каких таких причин она произошла и от чего прекратилась? В каком виде были эти материалы до конфискации и какие поправки приобрели позднее?

В 1746 г. у Миллера случился конфликт на почве генеалогии Романовых (см. выше), из-за которого он потерял возможность рыться в архивах приватных лиц и, видимо, стал ограничен в левых доходах:

"... Миллер и Крекшин были хорошо знакомы и прежде, по-видимому, поддерживали добрые отношения и обменивались рукописями: Крекшин был коллекционером, обладателем неплохого собрания русских летописей, а Миллер, в свою очередь, делился с ним своими материалами. В момент конфликта у Крекшина находились какие-то тетради Миллера с выписками из иностранных сочинений о России. Узнав, что Миллер составил родословие, опровергающее его выводы, Крекшин подал на Миллера донос в Сенат в том, что историк хранит у себя записи, содержащие "поносительные, ложные и укорительные дела". Сенат вынужден был заняться разбирательством, вызывая на свои заседания и президента Академии, и отдельных академиков в качестве экспертов. Академики на сей раз выступили на стороне своего собрата по корпорации, что, видимо, и спасло Миллера, хотя формально дело было закрыто лишь в 1764 г., когда Сенат постановил сдать его в архив, поскольку "зачалось оное по самопроизвольному от Крекшина представлению". Однако президент Академии граф К.Г. Разумовский, очевидно раздражённый необходимостью являться в Сенат и вообще тратить время на подобные пустяки, издал указ, по которому Миллеру было объявлено, чтобы он "ни в какие родословные исследования не токмо высочайшей фамилии Ее Императорского Величества, но и партикулярных людей без особливого на то указу не вступал и никому таких родословий под опасением штрафа не подносил"."(стр. 381-382)

О конфликтных отношениях Миллера с Ломоносовым приводится отдельное сообщение. По его поводу лишь повторюсь о том, что отношения Ломоносова с Миллером были отнюдь не однозначными. И, скорее всего, прочитав "Жизнеописание Л.С. Понтрягина", мы можем сделать вывод о вечности этой академической грызни при дележе государевых подачек и чинов. Были ли у Миллера настоящие друзья в Академии? Историки нам не сообщают, но можно догадаться о редкости такого явления. Аналогично, думаю, и в отношении Ломоносова утверждать то же самое можно. Напомню, что Ломоносов отнёсся без большого одобрения к многотомной миллеровой "Истории Сибири", но были у него и горячие сторонники:

"Совершенно иначе отнёсся к труду Миллера В.Н. Татищев, которому Шумахер в 1749 г. послал отпечатанные первые несколько глав, явно надеясь на отрицательный отзыв. "С великим моим удовольствием присланное от вас начало сибирской истории прочитал и з благодарением возврасчаю,- отвечал Татищев.- Сие есть начало русских участных историй и нельзя инаго сказать, как хваления и благодарения достойная в ней. Сколько труда, сколько смысла сочинителя, и наипаче образец впредь пожелаюсчим о других пределах сочинять, чрез что слава, честь и польза России преумножится". Первый том "Истории Сибири" на русском языке вышел в 1750 г., основную часть второго Миллеру удалось опубликовать лишь в журнале "Ежемесячные сочинения"..." (стр. 386)

Как уже упоминалось ранее, пять томов "Истории Сибири" были изданы в 1937-1941 гг., и судя по ссылкам, пользуются большим уважением сибирских учёных и краеведов. Мне кажется, что этот труд, будучи изданным научно, то есть с комментарием всех возможных вариантов и искажений разных времён, может быть хорошим подспорьем для научной хронологии, поскольку может прояснить множество тёмных "имперских" вопросов, затушевать ответы на которые было бы невозможно в 18 веке.